АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

— Ты читала это старье на полках? — Сигмундур изгибает бровь. Пять книг, оставшихся еще со времен прежнего владельца дома, тоже китобоя, у него все никак не поднимались руки выбросить.

— Это книги, и они интересные, — она пожимает плечами, — и они на датском. Так что да, читала. Кого именно ловите вы?

— Экскурс по китобойному промыслу?..

— Если тебе нельзя отвечать, я не буду спрашивать, — она вдруг теряется, покраснев. Затихает.

— Берислава, не говори ерунды, — его рука накрывает ее спину, пробирается под ткань, — финвалов.

— Они большие…

— Меньше синего кита.

— Я никогда не видела, как это делается… и тебя на работе, — ее губ касается мечтательная улыбка, а зеленые глаза с интересом посматривают в его.

— И не надо тебе это видеть, — впервые в жизни, наверное, Сигмундур стесняется своей работы. Или своих действий. Или вообще себя в роли китобоя. При одном лишь представлении того, как Берислава наблюдает за поимкой… или разделкой… его пронзает дрожь. — Крови много.

— Я не собиралась…

— И не собирайся, — стыдящим тоном обрывает мужчина, — давай сменим тему. Я не видел тебя больше четырнадцати часов, чтобы снова говорить о китах?

Девушка прикусывает губу.

— Просто мне показалось, это близко тебе, — смущенная, оправдывается она, — я бы хотела узнать тебя получше… но я не знаю, как начать.

— Не с китов, — Сигмундур скалится, заканчивая этот разговор, — скажи мне лучше, что делала весь день ты? Кроме чтения глупых книжек.

— Они не глупые…

— Кроме чтения просто книжек, — раздраженно поправляется китобой, — завтра же все вынесу.

— Эй, — Берислава обиженно отстраняется, хмуро на него посмотрев, — но почему? Если тебе не нравится, я просто не буду рассказывать… не уноси книжки, Сигмундур, пожалуйста. Мне и так здесь очень скучно…

Смотрит как маленькая девочка, умоляюще. Смотрит с признанием силы, но просьбой ее сдержать. Смотрит с легкой улыбкой, обещающей море благодарности в случае согласия. Смотрит с истинной мольбой.

Против такого у китобоя нет приема.

— Ладно, — сдается он. Как и со щенком.

— Спасибо!

И тут же, подтверждая свою недавнюю теорию, мужчина получает крепкий и признательный поцелуй в губы.

— Мы играли с Кьярваллем, — следуя дальше и не задерживаясь на теме китобойных книг, Берислава описывает Сигмундуру какую-то простую игру, что щенок полюбил больше прежних. — А еще…

Китобой честно ее слушает. В тепле, уюте, удовлетворенный и морально, и физически, медленно поглаживает нежную женскую спину, вслушивается в звучание красивого молодого голоса… и сам не замечает, как на очередных словах о Кьярвалле, начинает дремать.

И когда открывает глаза, вздрогнув, натыкается на усмешку Бериславы.

— Да, да, это очень интересно, — произносит она, но видя, что не понимает, в чем дело, объясняет, — ты уже четыре раза повторил одно и то же, Сигмундур.

Мужчина сонно, но с ухмылкой смотрит на девочку. Такую близкую, красивую и родную. Роднее всех.

— Прости меня, — благодаря ей говорить ему это больше совсем не сложно.

— Да ладно, — понимающе кивнув, девушка убирает с его лица пару спавших прядей, гладит лоб, разравнивая неглубокие морщинки, — я понимаю, что ты устаешь. Давай спать.

— Я в воскресенье выслушаю все про Кьярвалля и ваши игры… — сонно обещает китобой, зарываясь лицом в локоны девчонки, — и про отбивные… что там с отбивными?..

— У меня не было в рассказе отбивных, — Берислава хихикает, крепко его обнимая, — спокойной ночи, Большой кит.

И теплый поцелуй на груди, в области сердца, мерцающим ореолом согревает душу. Даже в минус тридцать пять.

Что-то идет не так. Сигмундур замечает.

Он просыпается за полтора часа до назначенного времени и ловит себя на мысли, что заснуть уже не сможет.

Садится на постели, оставляя Бериславе вместо себя побольше одеяла, смотрит в окно. За ним как всегда метет — пейзаж не меняется сотни лет.

Поднимается, не в состоянии больше сидеть. Крутит желудок и болит голова. Неизвестно еще, что сильнее.

Китобой обходит кровать, двигаясь мимо комода, и в темноте так смотрит на проснувшегося Кьярвалля, что щенок не рискует разбудить хозяйку. Мрачно утыкается носом в подстилку, делая вид, что ничего не заметил.

Китобой закрывает поплотнее дверь спальни, идет на кухню. Ставит железный чайник на огонь, подбрасывает в камин пару дров. Ему не холодно, нет… не бывает китобою холодно… но зябко. Видимо, температура на улице упала до минус сорока.

Сигмундур наливает себе крепкого черного чая, достает из холодильника сыр, выуживает хлеб из полки. Быстрый сэндвич и напиток с сахаром должны помочь. Видимо, океан его сегодня истощил куда больше, чем на одну порцию мяса с картофелем.

Он садится на диван, кладет тарелку на колени, смотрит на камин. Пламя, перебрасываясь от полена к полену, разгорается все сильнее. Тлеющие угли, оставшиеся от предыдущей партии и согревающие их полночи, теряются в его желто-оранжевых языках.

Сигмундур делает глоток чая, более-менее расслабившись, и откидывается на спинку маленького дивана. Вроде бы становится чуть легче.

Это от нервов? Из-за холодного дня? Из-за отсутствия улова?..

В задумчивости мужчина кусает сэндвич, мысленно анализируя, почему киты могут покидать залив и как помешать этому… но не успевает даже следует распробовать свое ночное угощение, как вздрогнув, вскидывается с дивана. Спешит в уборную.

Рвет его мучительно, но недолго. Желудок, сжавший в спазме, отпускает.

Китобой сидит у стены, глядя в потолок и с трудом дотянувшись до смыва, минуты полторы. Молится, чтобы не разбудить Бериславу. Он не понимает, в чем дело. А когда не понимает, ее присутствие чревато.

…Но когда в жизни случалось так, что самые сокровенные страхи не выплывали наружу в самый неподходящий момент?

Сонная, но уже встревоженная девушка стоит у прикрытой двери уборной, через узкую щелку вглядываясь внутрь. Не иначе как ее разбудил свет.

Предупреждающе рыкнув, Сигмундур отворачивается к умывальнику.

— К черту иди.

Устало прислоняется виском к ледяной плитке, пропахшей какой-то химией. Но от нее не тошнит.

Берислава не слушает. Окончательно, видимо, уверившаяся, что дела плохи, проскальзывает внутрь. В этой нелепой красно-зеленой пижаме с длинными рукавом и рядком пуговиц на груди, босиком, растрепанная, приседает рядом с ним. И является худшим видением, какое быть только может.

— Что с тобой?

— Ничего со мной, — Сигмундур закрывает глаза.

— Тебя вырвало. Что-нибудь еще болит?

— Берислава, иди вон, — не чураясь грубости, в надежде, что она вдруг поможет, отзывается он.

— Это не оригинально, Сигмундур. Посмотри на меня, — чертовка, уходить не собирается. Наоборот, придвигается поближе, пальцами касается его плеча. Не боится. Совершенно.