АlshBetta - Hvalfanger / Китобой [СИ]

Он сидит на небольшой лавке, в своем грязном кровавом комбинезоне и… ест конфеты. Из шуршащей пачки.

Китобой изумленно останавливается на полпути.

— Чего?.. — поежившись от его, мягко говоря, внушительного тела, тот трусит.

— Шоколадные конфеты?

— И что с того?

— За сколько продашь?

— Конфеты? Здоровяк, ты серьезно?.. — его глаза по-настоящему округляются.

— Даю пятьсот крон [3] Примерно 67 евро, прим. автора. . Прямо сейчас.

Мальчик вздыхает. Он удивлен. Глаза его, синие, наглые, блестят. Он белокурый, приятной внешности. Но внутри, похоже, приятного мало.

— Тысяча и они твои, — он потрясывает пачкой, где из пятнадцати осталось не менее тринадцати конфет.

Сигмундур стискивает зубы.

До зарплаты еще полмесяца…

…А конфеты-то шоколадные.

— Ладно. Тысяча так тысяча.

Он сует мятые бумажки в руку мальчишки, выхватывая из его пачку с конфетами. Точно, тринадцать. Не успел съесть.

— Кто бы мог подумать…

— А ты не думай, — на его бормотания грозно рявкает Сигмундур, — закрой рот и иди в душ. Иначе завтра кита будешь потрошить в одиночестве.

— Берислава, это я, — несильно постучав в дверь, Сигмундур замирает на крыльце. На улице минус семнадцать, не глядя на начавшуюся весну и, хоть снег пока не выпадал заново, все равно холодновато. Он торопился. Голову сегодня не сушил.

За дверью слышится поскуливание Кьярвалля. Он, как чертовы волки вчера, дерет дверь лапой.

— Отойди, малыш, — раздается теплый женский шепот, когда кто-то по ту сторону оттаскивает собаку подальше.

Сигмундур поднимает взгляд на глазок, попытавшись кое-как улыбнуться.

Только Берислава, кажется, туда и вовсе не смотрит. Она нарушает правила, но плевать на это. Сегодня — точно.

Открывает ему дверь, зябко кутаясь в шерстяную кофту, что привез ей две недели назад. Теперь она заменила олений тулуп, что так тяжело ложился на ее плечики.

У Сигмундура в груди завязывается тугой узел.

Обхватив себя руками будто для того, чтобы согреться, Берислава, хмуро глядя на него, стоит чуть в стороне от входа. Кьярвалль сидит рядом с ее ногой, как верный защитник. Но глаза его блестят. И ее блестят. Влагой.

Берислава плакала.

Мотнув головой, он, сжав зубы, запирает дверь. Быстро раздевается. Проверяет карман куртки, где должны быть конфеты и, удовлетворенный их тихоньким шелестом, оставляет пока одежду в покое. Скидывает обувь.

— Девочка моя…

Девушка прислоняется к стене. Кусает, то и дело поджимая, свои красивые губы.

— Ты опоздал на четыре часа.

Сигмундур осторожно убирает прядку с ее лица. Хочет его видеть.

— Я знаю, маленькая. Прости меня.

Его ласка подводит ее к краю. Зеленые глаза быстро затягиваются слезами, а самые прыткие из них уже притрагиваются к щекам. Две тоненькие соленые дорожки.

— Я уже не знала, что и думать, Сигмундур! То ли мне идти тебя искать, то ли… то ли ты вообще больше решил не возвращаться! Зачем ты так со мной?..

— Это все кит, Берислава, чертов кит, мы разделывали его вдвоем. Ну что ты. Я никогда тебя не брошу.

Она закрывает глаза, вздрагивая всем телом. С новыми силами кутается в кофту, словно насмерть замерзая.

— Не бросай меня… — а это уже мольба.

— Берислава, — не намеренный больше ждать позволения, мужчина самостоятельно притягивает девушку к себе. Обхватывает, прижимая так сильно, как она любит, гладит, особенное внимание отдавая волосам. И согревает. Собой. Нежностью. — Этого не будет. Никогда не будет. Ты для меня значишь все.

Девочка ничего не отвечает. Бледными пальцами цепляется за его кофту, всем телом вжимается, как последний раз.

— Я тебя люблю. Я не хочу с тобой прощаться.

— Вот и не будем это делать, — оптимистичный Сигмундур чмокает ее макушку, — давай постараемся забыть эту ссору? Я прошу у тебя прощения. Я больше никогда не стану упрекать тебя в страхе перед волками. Это нормально. Это правильно — их бояться.

Придушенно всхлипнув, Берислава кое-как натягивает на сопротивляющиеся губы подобие улыбки. Протянув руку вверх, ласково касается его шрамов.

— И ты меня прости…

— Не о чем беспокоиться, — перехватив эту самую руку, Сигмундур ее целует, — а в честь примирения у меня кое-что для тебя есть.

Еще плачущая, хоть и старающаяся это искоренить Берислава удивленно поглядывает и на него, и на куртку, к которой направляется.

Но стоит только китобою вытащить из кармана мешок с конфетами, как ее глаза заволакивает радостью. Столь пронзительной, столько детской, столь искренней… ему кажется, такую он еще не видел.

— Господи, ты нашел их…

— Ты их любишь? — с надеждой зовет мужчина, возвращаясь на прежнее место и отдавая девочке свою находку, — вроде, шоколадные…

— Шоколадные, — подметив это слово на упаковке, Берислава всхлипывает, но улыбается теперь широко. Тепло. — Откуда?.. Как?..

— Магия северного сияния, — басисто посмеивается Сигмундур, целуя ее лоб.

Берислава кусает губы. Снова.

— Спасибо тебе… я даже… я даже не могу выразить, Сигмундур… спасибо!

И за эти горящие глаза, где высыхают слезы, и за это удовольствие на лице, такое искреннее и чистое, и за это тепло китобой готов скупить эти конфеты по всей стране. Сколько бы за них не пришлось выложить.

— Не за что, моя хорошая, — он растирает ее спину, не отстраняя от себя и с любовью наблюдая за тем, как рассматривает конфеты, — пошли пить чай. Кажется, ты замерзла.

Правду говорят, что после ссор близость воспринимается куда острее. И куда ярче становится, насыщаясь новыми красками, наполняясь эмоциями.

Порой в постели проходит примирение и тогда это поистине великолепные занятия любовью.

Но когда примирение в постели не начинается, а продолжается, это уже не просто секс. Это совершенство.

Этой ночью Берислава отдается Сигмундуру сполна. Он предлагает ознаменовать начала принятия друг друга со всеми страхами тихим сном, тем более, пока это — предел его мечтаний, но девушка многозначительно качает головой.

— Если ты не очень устал, я хочу любить тебя, Большой кит. Очень хочу.

Ну разве же под силу отказать такой просьбе?

Китобой отвечает убежденным согласием.

…Она сверху. Спиной касаясь его груди, руками переплетя его руки, запрокинув голову, страстно стонет от каждого движения. Такая маленькая, идеально подходит для подобной позы. А чувствительности можно только позавидовать — едва китобой накрывает пальцами ее грудь, лишь слегка массируя, Берислава ускоряется, стиснув зубы. И изгибается, сладостно схватив ртом воздух. Китобой ведет себя так, как обычно делает она сама. Забирает ее последний перед разрядкой вдох. Утягивает себе. И, по-звериному отчаянно простонав, кончает вместе со своей Северной ночью.