Наталья Черемина - Все не так

Через неделю Санька, пройдя инструктаж в банке, уже вышла на работу в пункте обмена валюты, открытом недавно при супермаркете. Магазин-то большой, но место все равно неудачное. Какой же дурак, идя за продуктами, будет валюту сдавать? Ну, были, конечно, клиенты, но немного: вокруг куча обменников, а этот еще и новый, неизвестный. Поэтому работа у нее получилась — не бей лежачего. С утра накупит всяких газет и тоненьких недорогих журналов — и сидит до обеда, шуршит. Потом отобедает бутербродами, приготовленными дома, напьется чаю — и раскладывает пасьянсы на компьютере. Каждый клиент — как ясное солнышко, хоть какое-то разнообразие. Зато после работы заезжает Дима на раздолбанной «мазде», купленной в субботу за полторы тысячи. Они едут в магазин, покупают всякой всячины — и домой. Как-то быстро Санька почувствовала, что у нее есть свой дом. Пусть временный, не особо красивый — зато она здесь хозяйка. Следит за чистотой, пытается создать уют вазочками и салфетками, связанными самолично крючком. Димон умилялся тому, что ее приводит в восторг любая мелочь: вчера купил набор свечек, на который она с вожделением смотрела в магазине — получил бурю страстных поцелуев прямо у кассы. Еще впечатлило то, что его девушка по образованию повар-кондитер. Санька удивилась, что сей факт оказался столь важен в совместной жизни, и показала мастер-класс, приготовив роскошный обед: суп-пюре, котлеты в соусе, два вида салата и пышный яблочный пирог. Димон почувствовал себя на вершине блаженства и даже не приставал к ней с сексом — тихо переваривал все съеденное, как удав, вытянувшись на диване. Теперь Санька каждый день выдумывала какое-нибудь новое блюдо, и это, как ни странно, доставляло ей удовольствие. Когда она узнала, что Дима обедает в столовке, стала заворачивать еду с собой, а в свободные дни (она тоже работала сутки через трое) сама приносила ему на работу. Делала это исключительно из соображений экономии семейного бюджета, но Димона все равно пробирало чуть ли не до слез.

Поразительно то, что при таком основательном подходе к совместной жизни Санька не видела в ней никакой перспективы. Она вела себя как хорошая хозяйка и покладистая жена потому, что так ей представлялось правильным в сложившихся обстоятельствах. Нет, здесь не было какого- то хитрого расчета, далеко идущих коварных планов. Наоборот, это было плаванье по течению без единой мысли о будущем. Когда мать, по прошествии месяца с того момента, как дочка ушла из дома, простодушно спросила: «А когда вы поженитесь?», Санька только дико посмотрела на нее. Какая женитьба, о чем это мама говорит? Вероятно, она когда-нибудь «женится», но не на этом же ушастом гоблине! Она не собирается иметь от него детей. Детей рожают от других людей: красивых, умных, благородных. И не на съемной убогонькой квартире, и не в машине, которая вот-вот развалится, и не от этой деревенщины. Маме она ничего такого говорить не стала, а вот Машке высказала все свои соображения. Машка очень удивилась и задала глупый вопрос: «А на кой тебе тогда с ним жить, если он такой урод?» Нет, определенно подруга никогда ее не понимала и не поймет. Откуда сытенькой, благополучненькой девочке из хорошей, любящей семьи понять ее ситуацию? Саньку тогда очень разозлила фраза: «Если ты поливаешь грязью человека, с которым живешь, значит, ты поливаешь грязью себя». Да что она может сказать — никогда ни с кем не жила, кроме мамы и папы? Санька надулась было, но скоро оттаяла: теперь под рукой всегда телефон, и было мучительно сложно удержаться от соблазна и не обзвонить за день всех знакомых. А кроме Машки близких знакомых у нее почти не было, да и не с кем было так продуктивно, часа на два, потрепать языком.

О будущем Санька старалась не думать. Ей все время казалось, что жизнь, которой она сейчас живет, чья-то чужая. Ее жизнь — это непыльная, денежная работа в чистеньком офисе, просторная квартира с красивой мебелью (а лучше дом), любимый муж — интеллигентный красавец, румяные, веселые дети. Конечно, Санька понимала, что для такой жизни ей бы не мешало получить приличное образование, побольше бывать во всяких интересных местах, где ходят интеллигентные красавцы, и вообще что-нибудь делать. Но делать ничего не хотелось: было лень, да и так вполне уютно. Димона она не любила, но и отвращения к нему не испытывала. Было с ним как-то спокойно, надежно. Ей нравилось, как он бесхитростно хвалит ее стряпню, как он смотрит на нее преданными глазами, но никогда не признается в своих чувствах. Нравилось играть с ним по вечерам в карты, даже его скабрезные анекдоты нравились. Многое, конечно, и раздражало. Например, курение. Она тоже курила, но только в компании, под выпивку, под музыку и задушевный разговор. Но, когда с утра приходишь на кухню, желая приготовить завтрак и с чувством глубокого удовлетворения его проглотить, а тебя встречают клубы сизого дыма, аппетит куда-то девается. После Санькиной пламенной речи Дима переместил свою курилку на балкон, а в холодное время — в подъезд, но его пропахшая табаком одежда вызывала у нее брезгливость. Кроме курения, ее раздражала привычка переводить серьезные темы в шутку, жульничать в «дурака», носить носки до запаха и многое другое. Однако по-настоящему портило жизнь одно: его одержимость сексом. Он на полном серьезе следил за новинками порнопродукции, менялся с друзьями кассетами, листал какие-то потрепанные журналы с нереальными картинками. Насмотрится и потом от нее чего-то подобного хочет. А Саньке не по себе. Она старалась не сравнивать Диму с Валерой (как сравнить землю с небом?), вообще старалась Валеру не вспоминать, но здесь не получалось. Она прекрасно знала, какие ощущения может испытывать от секса с любимым человеком, но с Димоном и близко такого не было. Она бы вообще предпочитала оставить в своих с ним отношениях все, как есть, кроме одного — постели. Живут они неплохо, Санька обута, одета, обласкана, и было бы совсем хорошо, если бы не ежевечерний долг.

Дима пытался приобщить подругу к просмотру своей видеотеки, но у Саньки это вызывало обратный эффект, и он оставил ее в покое. Единственные моменты, когда она немножко расслаблялась и была почти ласкова, — в легком алкогольном опьянении, и то почему-то только винном. От пива она тут же засыпала, от водки становилась грубой и агрессивной, но легкое полусладкое вино превращало Александру в ленивую, благодушную кошку, разрешающую с собой побаловаться, и даже иногда игривую. Шампанское же навевало на нее грусть, граничащую со ступором, и это оставалось для него загадкой. Его знакомые девушки, женщины и бабы обычно были готовы на все после шампанского и шоколадки. Санька же была особым случаем. Непредсказуемо грустит, непредсказуемо смеется, может обдать холодом, через минуту приласкать, чтобы еще через минуту жестоко посмеяться. Конечно, с ней непросто, но она стоит некоторых трудностей понимания. За одну возможность созерцания ее выгнутой спины Димон был готов выслушивать намеки на свою колхозную сущность хоть сутки напролет. А уж когда она приносит ему обед в кастрюльке… Это, братцы, любовь. Но он ей ни за что не признается.