Мишель Смарт - Следуй за своим сердцем

После своего тяжелого пробуждения утром накануне Рождества он был раздражен. С похмелья во рту было сухо, как в пустыне Гоби. Увидев стакан воды на прикроватном столике, он решил, что это мираж, но нет — стакан был настоящим. Ева предусмотрительно поставила его туда. Конечно, Ева, а кто же еще?

Он начал судорожно вспоминать детали своего пьяного дебоша. Напился он изрядно. Алкоголь, конечно, развязал ему язык, и он наговорил Еве того, в чем не мог признаться даже себе самому. И от этого на душе стало еще хуже. Мало того: он мог бы поклясться, что она назвала его «любовь моя»…

Дверь его кабинета открылась. На пороге стояла женщина, о которой он только что думал.

— Могу я с тобой поговорить? — негромко спросила она.

Близость, установившаяся было между ними за три недели брака, испарилась без следа. Они были вежливы друг с другом, и только. Даниель не мог бы сказать, кто из них решил, что они слишком сблизились, и надо сделать шаг назад, чтобы не нарушать обоюдных договоренностей. В любом случае их отчуждение было очень даже кстати.

— Конечно. Входи.

Она закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Внимательно посмотрев на Даниеля, сообщила:

— Мне звонила твоя сестра.

Он пожал плечами. Ева и Франческа подружились. Насколько ему известно, они теперь частенько созваниваются.

— Она сказала, что ты отказываешься ехать на открытие больницы.

Он гневно заиграл желваками.

— Сестра знает мое отношение к этому.

Ева и сама знала, хотя он перестал обсуждать с ней любые мало‑мальски важные вещи. Накануне Рождества он проснулся совсем другим человеком. Отстраненным. Чужим. Никаких легкомысленных улыбок, шуток и намеков. Даниель ушел с головой в работу и целые дни проводил в обществе адвокатов, занимавшихся его наследством. Как‑то вечером он поставил ее перед фактом, что идет на ужин, и не пригласил составить ему компанию. Гордость не позволила Еве спросить, куда и с кем он идет, да еще заставила ее лечь спать до того, как он вернулся в замок далеко за полночь.

Единственное, чем они занимались вместе, — был секс. Но и он стал другим. Лишь когда они вдруг просыпались посреди ночи в объятиях друг друга, барьеры, которые они негласно воздвигли между собой, рушились, и они самозабвенно предавались любви.

Похоже, Даниель решил отдалиться от нее… При этой мысли Еве переставало хватать воздуха, сердце сжималось. Ненамного легче становилось ей, когда она напоминала себе, что брак их основан на взаимной выгоде, а не на чувствах. Инстинкт говорил ей, что любовницы у Даниеля нет, но она понимала, что это ненадолго. Он по натуре охотник. Преследователь. Она стала его добычей. Он поймал ее. И рано или поздно он выберет себе новую цель.

От ощущения неизбежности подобного развития событий у Евы скрутило живот.

— Я понимаю, почему ты не хочешь ехать, — аккуратно подбирая слова, сказала она. — Но ты должен.

Даниель сердито прищурился.

— Я никому ничего не должен.

— В этом случае должен. Ты же не хочешь, чтобы весь мир подумал, что тебе стыдно за нетрадиционную сексуальную ориентацию твоего брата?

— Это здесь вовсе ни при чем, — процедил он сквозь зубы, стискивая кулаки.

— Я знаю, однако выглядеть это будет именно так.

— Мне. Плевать. Как. Это. Выглядит.

— Ты нужен своей семье, — собрав волю в кулак, настаивала Ева. — Ты нужен матери. Ей придется сохранять лицо перед мировой прессой, и ей необходима будет твоя поддержка.

— Прежде ей моя поддержка не требовалась, — упрямо возразил он.

— Откуда ты знаешь? Ты ее спрашивал?

— О чем?

— Хоть раз ты спросил ее, нужна ли ей твоя поддержка? Или ты всегда рассчитывал, что в случае необходимости рядом с ней будет твой брат или сестра, поэтому в твоем участии нужды нет? Если так, то ты ошибался.

— Ты ничего об этом не знаешь!

— Я знаю, что она тебя любит и ты нужен ей. Ты в курсе, Наташа и Маттео приедут?

— Они не посмеют.

Ева сделала глубокий вдох.

— Они любят друг друга. Они не встречались за спиной Пиеты, хотя их можно было бы понять и простить. Твоя мать отчаянно пытается загладить вину перед ними. Она хочет вернуть свою семью. Она любит всех вас. И хочет почтить память Пиеты, присутствуя на открытии больницы, но ей надо, чтобы ты был рядом.

— Если так, почему она сама не скажет мне об этом?

— Потому что ты отказываешься говорить об этом. Даниель… Твой брат заслуживает этот мемориал. Какие бы ошибки он ни совершил, они не отменяют все то хорошее, что он сделал. Если его вдова может публично простить его, то и ты тоже сможешь.

В душе Даниеля шла отчаянная борьба. Он сидел, обхватив голову руками и закрыв глаза. Ева подошла к нему и нежно положила руку на плечо. В горле ее пересохло, на глаза навернулись слезы.

— В тот день, когда ты напился, я сказала, что ты стоишь тысяч таких, как твой брат. Докажи, что я права. Будь настоящим, а не тем, кем я сочла тебя при нашей первой встрече.

В комнате надолго воцарилось молчание. А потом Даниель нарушил его холодным ответом, от которого по спине Евы прошла дрожь.

— Я не изменюсь, Ева. Что бы ты там ни думала обо мне, я никогда не стану другим.

Он мягко убрал ее ладонь со своего плеча.

— Извини. Мне нужно работать.

Собрав все свои душевные силы, чтобы скрыть, как ей тяжело, Ева с едва заметной улыбкой спросила:

— Так ты подумаешь насчет открытия?

Он резко кивнул и выдвинул ящик рабочего стола.

— Подумаю.

— Спасибо.

Что ж, наконец‑то ей удалось перемолвиться с Даниелем хотя бы парой слов — с тех пор как выяснилась неприятная правда о Пиете, они совсем перестали общаться.

Даниель сдержал свое обещание. Через два дня за завтраком он сообщил Еве, что решил посетить открытие больницы на Кабальерос.

И вот, спустя пять дней после того, как он принял это решение, они ехали к мемориалу Пиеты по узким улочкам в колонне автомобилей, сопровождаемой охраной. Еве казалось, что она не была на Кабальерос целую вечность, хотя после ее отъезда не прошло и двух месяцев. Наконец они пересекли парк и остановились у здания, построенного благодаря стараниям семьи Пеллегрини.

Огромное белоснежное сооружение, в котором безошибочно узнавалась больница, сочетало современные тенденции и лучшие традиции местной архитектуры. Возле него в кольце охраны стояли сотни людей, большинство представляли прессу. Чуть поодаль, окруженные телохранителями под предводительством Филиппа, сгруппировались сами Пеллегрини и еще около дюжины гостей. Здесь был и губернатор города со своими людьми. За кордоном же собрались тысячи обыкновенных горожан, чтобы стать свидетелями события, жизненно важного для их разоренной бедствиями страны — открытия больницы, места, где будут рождаться их дети, места, куда они смогут приезжать, чтобы излечиться от ран и недугов.