Сара Кравен - Пламя дьявола

— Проснись, querida. Это сон — только сон!

Она раскрыла глаза и некоторое время не двигалась, потрясенная и испуганная, неспособная сразу установить границу между реальностью и кошмаром, который она только что пережила.

Но реальность быстро оживала. Она была в постели, в хижине, и Витас сидел рядом с ней на кровати, обнимая ее. Щека ее была прижата к его обнаженной груди, а его рука нежно гладила ее волосы, и он что-то успокаивающе говорил ей на своем языке.

Рэчел наконец воскликнула:

— О Боже! Я спала!

— Как я тебе и говорил, — сухо заметил он.

В комнате было темно. Отодвигаясь от Витаса, она видела только его силуэт.

— Мне пришлось тебя разбудить, — продолжал он. — Я боялся, что дети напугаются, если услышат тебя.

— Я кричала?

— Ты звала Марка.

— Да, — она на мгновение спрятала лицо в ладонях. — Теперь вспоминаю. Он был в страшной опасности. Я должна добраться до него. Я знаю, что нужна ему.

— Что за опасность может ожидать невинного геолога на полевой практике? — протянул он. — Или, может, ты что-то скрываешь от меня, querida? Что-то, может быть, связанное с тем, какие именно образцы он надеется собрать?

Рэчел вдруг вспомнила, как тщательно она скрывала от него правду о намерениях Марка. И тут же вспомнила еще кое-что. Она сидела в постели в объятиях Витаса, и на ней не было ни единой нитки.

Она не потрудилась надеть ночную рубашку Марии в уверенности, что будет одна в комнате. И за ужином, и после него было ясно, что Мария не ждет возвращения Витаса и Рамона. Потому Речел просто разделась и забралась под покрывало.

Она поспешно натянула его на себя почти до подбородка, отчаянно надеясь, что Витас мог и не заметить, что она раздета.

— Ну разумеется, нет, — холодно ответила она. — Я просто немного расстроена — вот и все, ведь мне пришлось весь день проторчать здесь.

— Я предполагал, что это тебе может не понравиться, — сказал Витас, и в голосе его слышалась насмешка. — Но у меня не было никакой возможности взять тебя с собой, chica. Мне нужно было кое-что сделать.

— Мужские дела, — саркастически заметила она.

— Ты права. Ты так сладко спала, когда я уходил вчера, что у меня не хватило духу разбудить тебя, чтобы все объяснить. Я надеялся, что ты будешь не очень сильно скучать.

— О, нет, мне было очень весело, — яростно заявила она. — Я думаю, ты не собираешься оказать мне честь, объяснив, где именно был. Между прочим, я плачу за твое время, если, конечно, ты не забыл об этом.

— Ты права в своих предположениях, — ласково отвечал он. — Я не собираюсь сообщать тебе, чем занимался. Что касается оплаты — возможно, следует напомнить тебе, что она еще не осуществлена. Пока… — Голос у него погрубел. — Но я собираюсь потребовать кое-что по счету и немедленно.

Одним ловким движением он вырвал из ее рук покрывало и скользнул под него. Руки его мгновенно притянули ее к своему теплому телу, и она была потрясена прикосновением его плоти.

— Тело у тебя, как шелк, — хрипло прошептал он ей в ухо, — такое прохладное и нежное, такое прекрасное. Я хочу тебя видеть, mi amada [17] Моя любимая. . Позволь мне зажечь лампу и…

— Нет! — Ее руки поднялись, и она отчаянно заколотила кулаками ему в грудь, изо всех сил стараясь его оттолкнуть и в то же время вертя головой, чтобы избежать его ищущих губ.

— Ты все еще стесняешься меня, — спросил он почти недовольно. — Ну, хорошо, querida, я тебя понял. На этот раз все будет в темноте, как ты хочешь. А теперь перестань сопротивляться. Расслабься, и я покажу тебе рай.

— Пусти меня! Оставь меня! — простонала она.

— Ну, не будь же дурочкой. Рог Dios [18] Ради Бога. , Ракиль, что ты делаешь со мной? — заговорил он хрипло. — Ты ведь хочешь меня так же, как я хочу тебя. Почему ты не желаешь в этом признаться? Или ты боишься, что я сделаю тебе больно? Но я этого не сделаю, клянусь, amada. Человек, желающий, чтобы цветок рос в его саду, должен беречь и нежить его, и я буду беречь и нежить тебя каждым дыханием своего тела, каждой частичкой своей души. Как могу я не быть с тобой нежным?

Все еще держа ее кисти в одной руке, он другой начал чувственно ласкать ее, так интимно и страстно, что она почувствовала вспышку странного сладкого огня, охватившего все ее тело расслабляющей истомой. Это чувство будило в ней незнакомое до того желание прижаться к нему теснее, позволить ему ласкать ее рот, груди, все ее тело — и губами, и руками.

Но этого нельзя было допустить. Она должна была как-то его остановить, должна была бороться.

— Скажи же мне, что ты моя, — прошептал Витас, прижимаясь губами к ее губам.

Она отчаянно отдернула голову.

— Но я не могу… Я не твоя, не могу быть твоей. — Ее осенило дикое вдохновение. — Потому, что я принадлежу другому.

Он вдруг застыл, руки у него опустились.

— Тебе лучше все объяснить, — промолвил он после паузы.

— Я тебе солгала, — сказала она почти шепотом. — Я сказала, что Марк мой брат. Ну, так это не так. Он мой любовник. Мы должны пожениться. Мы… мы должны бы были уже пожениться, но ему пришлось ехать на эту практику, а потом… дедушка заболел… и он хочет видеть нас женатыми раньше, чем… раньше, чем он… — она замолчала.

Слова ее, казалось, падали в такое враждебное молчание, что ей хотелось развести его руками. Она почувствовала, как Витас отодвинулся в темноте, потом услышала шуршание зажигающейся спички, и загорелась лампа. Он смотрел на нее, и в глазах его не было ни желания, ни тепла, — только блеклая пустота, от которой ей стало неимоверно больно.

— Солгала? — спросил он очень тихо. — Зачем?

Рэчел пожала плечами, чувствуя, что она вся дрожит.

— Я подумала: если скажу тебе правду, ты не захочешь быть моим проводником. — Она с трудом глотнула воздух. — Я… я видела, что нравлюсь тебе, и решила, что этим надо воспользоваться, чтобы быстрее добраться до Марка.

Последовало новое долгое молчание, потом он сказал безо всякого выражения:

— Понятно.

— Ей захотелось закричать: “Нет, ничего тебе не понятно! Совсем ничего! Я не могу позволить себе полюбить тебя потому, что, если это случиться, я буду привязана к тебе навсегда, а тебе это совсем не нужно…” — Но она ничего не сказала. Она не могла и шевельнуться, даже натянуть на себя покрывало, чтобы укрыться от презрения, явно читавшегося на его лице.

Чуть позже он сказал почти приветливо:

— Для таких женщин, как ты, querida, есть название, но я не собираюсь пачкать им свой язык.

— Он швырнул ей покрывало и поднялся с кровати. Сквозь пелену слез она видела, как он отворачивался от нее. Потом погасла лампа, и его голос снова донесся из темноты:

— Я желаю твоему novio [19] Жениху. радости от тебя.