Барбара Картленд - Авантюрист

С улицы доносилось заунывное пение шарманки, наигрывающей популярную мелодию. Звуки музыки смешивались с отдаленным шумом проезжавших экипажей.

Фрэнк Суинтон сидел возле полуоткрытого окна и что-то писал. Рядом с камином, решетка которого была выполнена в виде веера, расположилась с вязаньем молодая женщина. В тишине комнаты слышалось легкое позвякивание спиц.

Внезапно с улицы донесся крик: «Эмили!», и женщина, отложив вязанье, встала и вышла из комнаты.

Фрэнк зевнул, потянулся и выглянул в окно.

В двадцать один год он все еще продолжал, как говорят, «держаться за маменькину юбку». Это объяснялось не только нежной и искренней привязанностью к матери, но и бедностью, которая не давала ему возможности жить самостоятельно.

Неожиданно он с каким-то отвращением посмотрел на разложенные перед ним книги и встал из-за стола. Его взгляд упал на зеркало, висевшее над камином. Подойдя ближе, он увидел свое отражение на фоне угрюмых серых стен: темные взъерошенные волосы, обрамляющие высокий лоб, крупный выразительный рот, твердый подбородок.

Красавцем его, пожалуй, было трудно назвать, но высокий рост и хорошее сложение делали его достаточно привлекательным и представительным.

«Однажды я совершу нечто значительное!» — мысленно пообещал он своему отражению.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вошла мать с лампой в руке.

— Ах, сынок, из-за меня тебе пришлось сидеть в такой темноте, — ласково проговорила она. — Я только сейчас вспомнила, что не наполнила лампы сегодня утром.

Она поставила лампу с круглым матовым абажуром в центр стола на вышитую салфетку, затем подошла к окну, опустила жалюзи и задернула тяжелые бархатные шторы с бахромой.

— Как продвигается работа? — спросила она, увидев на столе раскрытые книги и исписанные листы бумаги.

— Я не буду сдавать экзамен, — прямо заявил Фрэнк.

Уловив в голосе сына печальные нотки, госпожа Суинтон с тревогой посмотрела на него. Это была невысокая худенькая женщина с огрубевшими от постоянной работы руками. Редкие пряди седеющих волос были убраны под обруч.

— В чем дело, дорогой? — спросила она.

— Просто до смерти надоело заниматься тем, что мне никогда не понадобится, — ответил Фрэнк. — Я не создан для бизнеса, во всяком случае, для бизнеса такого рода.

Вздохнув, госпожа Суинтон села на стул.

— Но если ты не хочешь заниматься этим, — вновь заговорила она, — то что ты намерен делать, Фрэнк? Мой дорогой, я согласна, что эта работа не подходит тебе. Если бы ты мог поступить в университет, все было бы по-другому.

Фрэнк горько улыбнулся: сколько раз он слышал от матери эти слова!

— Но ведь такой возможности у нас не было, верно?

— Не было… — с грустной задумчивостью проговорила мать. — Если бы твой отец…

— Кстати, где он? — с неприязнью в голосе спросил Фрэнк.

— Он еще не вернулся, — ответила госпожа Суинтон, опустив глаза. Она явно избегала взгляда сына.

— Ну что ж, в этом нет ничего необычного, — ухмыльнулся Фрэнк.

— Давай не будем касаться этого, — попросила мать. — Возможно, сегодня все обойдется. Поговорим лучше о тебе, дорогой. Чем бы ты хотел заниматься, если бы… если бы у нас были деньги?

— К чему все эти пустые разговоры, мама? — довольно грубо произнес Фрэнк. — У нас нет денег и, вероятнее всего, никогда не будет.

— О сынок, мысль о том, что я не сумела обеспечить тебе достойную жизнь, доставляет мне страшные муки.

Во взгляде матери было столько страдания, что Фрэнк не выдержал и обнял ее за плечи.

— Не отчаивайся, — сказал он. — Однажды случится нечто, что кардинально изменит нашу жизнь, вот увидишь.

Звук открывшейся двери заставил их вздрогнуть и повернуться. На пороге стояла Эмили. Застигнутые врасплох — мать и сын старались скрывать от нее свои доверительные чувства друг к другу, — они устремили на девушку виноватые взгляды.

Эмили была на пять лет старше брата. В то время как Фрэнк прилагал хоть какие-то усилия, чтобы вырваться из тисков бедности, его сестра к двадцати семи годам окончательно смирилась со своей участью, и ее угрюмый вид служил постоянным укором для госпожи Суинтон.

Фрэнк поспешно отодвинулся от матери и принялся собирать книги на столе.

— Послушай, мама, — сказала Эмили, — почему ты не попросила меня принести лампу? Тебя же не раз предупреждали доктора, что ты должна беречь свое сердце, а лестница из кухни такая крутая!

Вполне возможно, что слова девушки и были продиктованы искренней заботой о матери, но недовольный и осуждающий тон противоречил их смыслу.

— Не беспокойся, Эмили, все в порядке, — проговорила госпожа Суинтон. — В тот момент ты была занята, и я прекрасно справилась сама.

— Тогда какой смысл приглашать к тебе врача, раз ты не выполняешь его указания? По мне, это бесполезная трата денег, которых у нас и без того нет!

— А тебя никто и не просит их тратить, — вмешался Фрэнк.

— О да, за лечение платишь ты, — саркастически заметила Эмили, — это то немногое, на что ты способен. Но спасти семью от финансового краха ты не в силах!

— Дети, дети, — устало произнесла госпожа Суинтон, — не надо ссориться. Вы же знаете, как я не люблю этого.

— Эмили злится лишь потому, — усмехнулся Фрэнк, — что ей хочется иметь свой дом, но она не может найти глупца, который согласился бы предоставить ей его.

— Мама, я не потерплю, чтобы Фрэнк так разговаривал со мной, — покраснев, возмутилась Эмили.

Увидев смущение сестры, Фрэнк расхохотался, и та выбежала из комнаты, хлопнув за собой дверью.

— Фрэнк, — нарушила тягостное молчание госпожа Суинтон, — дорогой, ты же знаешь, как она ранима. Она понимает, что превращается в старую деву, и страшится этого.

— Но почему, о Боже, мы все должны страдать из-за нее! Она невыносима, мама. Она ворчит с утра до вечера. Не представляю, как ты еще выносишь ее.

— Бедняжка Эмили, — вздохнула госпожа Суинтон. — Возможно, я виновата в том, что она такая, уж слишком многого я для нее хотела.

— Чепуха! — воскликнул Фрэнк. — Вы с отцом тоже были счастливы и благополучны только в тот год, когда она родилась. Ведь в первый год замужества ты была счастлива, мама?

— Да, дорогой, конечно, я была счастлива, — быстро ответила госпожа Суинтон, но Фрэнк знал, что она лжет.

Часы на камине пробили десять.

— Уже поздно, — бросив обеспокоенный взгляд на часы, проговорила госпожа Суинтон.

— Вот теперь можно спокойно убирать отцовский ужин, — заметил Фрэнк.

— Верно, — согласилась госпожа Суинтон и направилась к двери.

Через полчаса раздался мелодичный бой, и все трое, посмотрев на часы и убедившись, что сейчас половина одиннадцатого, вернулись к своим занятиям. Еще через полчаса повторилось то же самое, но никто из членов семьи, расположившихся в гостиной, даже не думал о том, чтобы идти спать.