Джеки Эшенден - Один шанс на соблазнение

Все это не стало для Стеллы сюрпризом – эти факты давно были ей известны. Однако то, как Данте перечислял события своей жизни, опять пробудило в ней любопытство. Он говорил так, будто случившееся его не касалось, но она видела, что это не так. Только вот какие эмоции отражались в его глазах? Гнев? Боль? Или что‑то еще?

«Тебе нельзя проявлять любопытство, иначе он станет для тебя личностью».

Стелла взяла ломтик хлеба и смазала его хумусом.

– Вопросов больше нет. Я и так знаю все это. – Она откусила хлеб. – Ты не единственный, у кого есть досье.

– В таком случае зачем говорить о прошлом? В настоящий момент оно не важно. Гораздо важнее обсудить, что будет с моим ребенком.

– С нашим ребенком, – машинально поправила его Стелла и только после этого ошеломленно осознала свои слова. С каких это пор она стала считать ребенка их общим?

– О, так, значит, вот как обстоят дела?

– А как обстоят дела? – насторожилась она.

– Мы уже решили, что ты оставляешь ребенка. А теперь? Ты заявляешь на него свои права, да, котенок?

Стелла непроизвольно накрыла рукой живот, словно хотела прикоснуться к ребенку, о котором старалась не думать.

«Ты будешь матерью. Разве можно не думать о своем ребенке?»

А как можно о нем думать? Ведь перед ней стоит такая серьезная задача!

«Месть – это мелочь, когда в тебе растет новая жизнь».

Неожиданно спазм сдавил ей горло. Это не мелочь! Маттео умер. И умер из‑за нее, как неустанно повторял ей отец. Она сама решила отомстить за его смерть. Именно она взяла на себя обязательство убить Данте Кардинали. Но потерпела неудачу. И это означает, что она будет пробовать снова и снова. Чего бы это ей ни стоило. О ребенке она подумает потом. Когда смерть Маттео будет отомщена. А пока она даст Данте то, что он хочет. Будет милой, покорной, послушной. И не будет спорить с ним.

– А что, если я действительно заявляю на него права? – Слова, родившиеся где‑то в глубинах ее души, в той ее части, что принадлежала добросердечной десятилетней девочке, вырвались у нее непроизвольно. – Что, если я хочу иметь своего ребенка?

– А вот это, котенок, тема для другого разговора.

Стелла с вызовом посмотрела на него. Она взглядом как бы предупреждала о том, что обязательно предпримет новое покушение на его жизнь. И будет оспаривать его притязания на их ребенка.

И выражение ее лица говорило о холодной решимости.

Неужели все, о чем они тут беседовали, ничего для нее не значит? Даже упоминание о ее брате? Ему показалось, что она напряглась, когда он заговорил о Маттео, и его даже охватило сожаление от мысли, что он причиняет ей боль. Но он хотел получить подтверждение тому, что она стремилась отомстить ему именно за смерть брата. Словами его предположение она не подтвердила, однако то, что сменила тему, дало ответы на все вопросы.

Да, он был прав. Ее брат умер. Стефано, очевидно, во всем обвинил его отца и теперь требует жизнь Данте в качестве компенсации за потерю сына. Над этим можно было бы посмеяться, если бы не нынешняя ситуация, в которой виноват он один. Стелла Монтефиори носит его ребенка. И он должен решить, как быть дальше.

Он уже определился с тем, что будет держать ее подле себя. Это в его интересах, особенно потому, что у него нет уверенности в том, что она не предпримет новую попытку убить его. А он всегда придерживался правила: «Держи друзей близко, а врагов – еще ближе».

Однако озабоченность у него вызывает не только его жизнь, но и жизнь их ребенка. Стелле доверять нельзя, а это означает, что он не отпустит ее, пока не закончится самый опасный период беременности. Чтобы СМИ ничего не пронюхали, придется держать ее взаперти, но при этом обеспечить ей помощь лучших медиков.

Когда опасный период закончится, гм… им предстоит многое обсудить. Он, естественно, не предоставит ей полную свободу до тех пор, пока она будет представлять для него опасность. Если она станет сопротивляться, он сдаст ее полиции, хотя ему очень этого не хочется. Сразу выяснится, кто она такая, и проблем не оберешься.

«С каких это пор тебя стало беспокоить общественное мнение?»

Его оно не беспокоит. А вот за ребенка он переживает, и ему неприятно от мысли, что малыш может родиться в тюрьме.

Надо же, он думал, что Энцо помешался, когда узнал, что станет отцом, а теперь сам… Теперь он понимает своего брата.

– Какого разговора? – спросила Стелла. – О том, что будет с нашим ребенком, когда он или она родится?

– О том, что, когда наш ребенок родится, он или она останется со мной.

«Вот как? И когда же ты принял это решение?»

В глазах Стеллы промелькнул гнев. Что ж, пусть злится. Она должна знать, за какую черту ей нельзя переступать. Он потерял обоих родителей – отца, одержимого властью, и мать, одержимую алкоголем, – и это стало для него болезненным уроком. И хотя он не лучше их, у него, во всяком случае, есть шанс измениться и не причинить своему ребенку боль.

Для Данте стало сюрпризом то, что его заботит судьба кого‑то еще, а не только своя, однако от своих мыслей и выводов он не отказался и открыто встретил взгляд Стеллы, демонстрируя ей свою непреклонность.

– С тобой? – с презрением произнесла она. – С бесшабашным плейбоем, которому плевать на всех, кроме самого себя? Ты серьезно хочешь, чтобы ребенок жил с тобой?

Данте отлично понимал, что Стелла намеренно дразнит его, а это означало, что ей удалось найти брешь в его холодной броне. Он улыбнулся:

– Тебе придется признать, что гораздо лучше иметь такого отца, чем мать‑убийцу.

Она покраснела, не найдя, что ответить на это.

– Знаю, котенок, – ласково проговорил Данте, – ты еще не стала убийцей, но ты сама предупредила меня о том, чтобы я не терял бдительности. И это ты целилась в меня из пистолета и заявляла, что жаждешь моей смерти.

– Что ты хочешь от меня услышать? – напряженным голосом спросила Стелла. – Что я больше не буду покушаться на твою жизнь? А ты поверил бы мне, если бы я сказала такое?

«Ты же не веришь, что она сможет убить тебя».

Естественно, не верит. На своем веку он успел познать немало женщин. Лежа под ним, охваченные страстью, они являли ему свое истинное лицо и открывали душу. Со Стеллой произошло то же самое. В ту ночь в Монте‑Карло он увидел ее душу и понял, что она соткана из страсти и радости. Что у нее душа не убийцы.

– Я бы поверил тебе, – медленно проговорил он. – Только не уверен, что ты поверила бы самой себе.

– В каком смысле? – удивилась Стелла.

– Я считаю, что ты, котенок, не убийца. Но когда я сказал об этом в Монте‑Карло, тебе это не понравилось. Думаю, не нравится тебе это и сейчас. Вот ответь мне, Стелла Монтефиори, тебе приятно, когда тебя называют убийцей?