Джеки Эшенден - Один шанс на соблазнение

Оргазм был как ослепительный разряд молнии, которая прошла через нее и осветила все вокруг. Она закричала. Но Данте не остановился, он продолжал двигаться, вознося ее все выше и выше, к новому, еще одному невероятному освобождению. Выкрикнув его имя, она на мгновение сжалась, как пружина, и уткнулась лицом ему в шею. Когда пружина в ней распрямилась, его движения стали еще быстрее. Он рухнул на нее, и их одновременно поглотила пучина небывалого восторга.

После соития они долго молчали, и внизу, под террасой, как ни в чем не бывало шумел город. Все вокруг было прежним, словно Стелла не ощутила на вкус власть своей женской сущности. Власть, которую она никогда не понимала. До сегодняшнего дня она даже не подозревала, что такая власть есть.

Данте приподнялся на руках и посмотрел на нее. То, что она увидела в его глазах, потрясло ее.

Ярость.

– Стелла Монтефиори, что ты со мной делаешь? – грозно спросил он, как будто во всем была ее вина. – Какого черта ты творишь со мной такое?

У Данте сердце колотилось так часто, что едва не выпрыгивало из груди. Только что он испытал сильнейший за всю жизнь оргазм, и от мощного урагана эмоций у него все еще звенело в голове. Он никогда прежде так бурно не реагировал на женщину и теперь не мог понять, что происходит.

Он столько раз говорил себе, что секс только усугубит и без того сложную ситуацию, что он должен игнорировать желание, которое вызывает в нем эта очаровательная женщина. Однако, по всей видимости, он недооценил силу собственного стремления расколоть броню хладнокровия, за которой она так упорно пряталась, и попробовать на вкус ту страсть, что бурлила под ней. Непреодолимая жажда овладела им в то мгновение, когда она прикоснулась губами к его губам.

И он потерял контроль над собой. Такое произошло с ним впервые.

Данте вгляделся в лежащую под ним Стеллу. Ее голубые глаза были распахнуты, и она смотрела на него так, будто видела впервые. В ней не осталось ни намека на ту хладнокровную, жесткую женщину, что только недавно сидела напротив него за столом. Ее место заняла женщина нежная и страстная, и сейчас в ее глазах горел яркий огонь.

Однако в следующее мгновение этот огонь погас.

– Ничего я с тобой не делаю, – напряженно произнесла она.

Данте охватило разочарование, и он не мог понять, что стало его причиной. Неужели то, что Стелла перестала смотреть на него с восхищением? Но разве он стремился к этому? Ведь он никогда ничего не ждал ни от одной женщины. Почему ему вдруг что‑то понадобилось от Стеллы?

– Лжешь. – В этом слове явственно слышался гнев. – Ты провоцировала меня, едва оказалась здесь.

– Только не уверяй меня, что тебе это не нравится, – отпарировала Стелла.

Эх, она снова нацепила на себя свою броню, маленькая чертовка.

Он все еще был в ней и чувствовал, как ее мышцы сжимаются вокруг него, и от этого его снова охватило возбуждение. Однако он заметил, что тени у нее под глазами стали темнее, и испугался, что она переутомится. Ведь она не только неопытна, но еще и беременна. А он так грубо овладел ею прямо на столе. К тому же, хоть они и высоко над городом, кто‑то все же может их увидеть.

«О чем ты только думал?»

У него сжалось сердце. После смерти матери он всеми правдами и неправдами избегал ответственности за кого‑то еще, кроме самого себя, и такое отношение к жизни раньше не вызывало у него беспокойства. Но сейчас потребность обеспечить благополучие Стеллы была настолько сильной, что он просто не мог ее игнорировать.

– Я тебе не причинил вреда? – спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо.

Стелла посмотрела куда‑то в сторону.

– Нет. Со мной все в порядке.

Данте в этом сомневался, потому что она отказывалась встречаться с ним взглядом. Взяв ее за подбородок, он повернул ее лицом к себе.

– Котенок, ты обязана сказать мне, если я сделал тебе больно, – строго произнес он. – Веришь или нет, но я не хотел этого.

Он заметил, как она сглотнула, как стиснула зубы.

– Я же сказала, что со мной все в порядке, – недовольно заявила она. – Нет, ты не сделал мне больно. Ясно?

Ее слова должны были бы принести ему облегчение, но этого не случилось. К тому же он услышал в ее голосе гнев, только не мог объяснить себе, чем он вызван. Правда, сейчас было не время для выяснения, поэтому он промолчал и осторожно слез с нее, затем взял ее на руки и прижал к себе.

Стелла не сопротивлялась. Она положила голову ему на грудь и расслабилась, словно доверяла ему. Хотя доверять ему ей не следовало бы. Потому что он заботится о ней исключительно ради своего ребенка.

И точно не ради нее самой.

А с какой стати ему заботиться о ней? Ведь он практически не знает ее.

И все же Данте испытывал примитивное удовлетворение собственника, когда держал ее на руках. То самое удовлетворение, чувствовать которое ему не доводилось никогда прежде и которое ему совсем не нравилось.

Решив, что это просто биологическая реакция, Данте проигнорировал ее и со Стеллой на руках направился в ванную. Там он поставил ее в просторную, выложенную белой плиткой душевую кабину и открыл краны. Придерживая ее, он вместе с ней встал под тугие струи теплой воды.

Закрыв глаза, Стелла продолжала прижиматься к нему, и от этого собственнические эмоции в душе Данте стали мощнее. Однако он не хотел обладать ею. Он вообще никем не хотел обладать. Не хотел, и точка. Так было безопаснее и безболезненнее, с меньшим количеством проблем. Этот урок он выучил, когда мать увезла его от брата, которого он сильно любил, в Неаполь, где его ждало одинокое, полное опасностей существование. Мать не обращала внимания на его детские мольбы перестать пить, предпочитая общество бутылки и своего злобного дружка.

Когда Данте немного подрос, он попытался защитить ее и отплатить тому ублюдку той же монетой. Все закончилось тем, что мать наорала на него за то, что он сделал больно бедняге Роберто, и пригрозила заявить на сына в полицию.

И вот сейчас тот самый гнев вспыхнул в нем с новой силой, гнев, который, как он считал, давным‑давно погас и превратился в пепел. Он столько раз пытался защитить мать, а она каждый раз за это смешивала его с грязью. И потом, когда она разбила голову – что было неизбежно, – она обвинила во всем его. И вероятно, продолжала обвинять до последней минуты своей жизни.

«И все же она была права. То была твоя вина».

Игнорируя эту мысль, Данте налил на ладонь немного геля для душа и принялся намыливать Стеллу. Она молчала, ее дыхание было глубоким и ровным. Как будто она стоя заснула.

У него не было желания думать о матери, во всяком случае, сейчас. Ему хотелось прижать Стеллу к белой кафельной стене и, погрузившись в изучение ее тела, забыть о своих сомнениях. Однако он упорно противостоял искушению, понимая, как сильно она утомлена и как настоятельно нуждается в отдыхе.