Марина Светлая - Если это любовь (СИ)

– Паша, ты не представляешь себе, какое счастье, что мой дядька провел на дачу телефон! У него служебная необходимость, а у меня жизненная! Позвонили утром, сказали, что партнер мой заболел, репетицию отменили. Я еще целых два дня никуда не уеду! Правда, здорово?

– Наверстывать-то все равно придется… – пробормотал Павел, разглядывая фронт предстоящих работ, в очередной раз подумав, стоит ли реанимировать эту… мягко выражаясь, рухлядь. – Ну что-то здесь, конечно, можно сделать.

Он направился в сарай, где у дяди Саши всегда были инструменты и всякая всячина, которая может пригодиться. Найдя все, что нужно, вернулся обратно и принялся за стремянку. Вот и пригодились занятия в школьной мастерской, не прошло и двадцати лет. Василий Ашотович, наставник, был бы в восторге!

Таня, глядя на него, улыбалась. Потом отправилась в дом, принесла компот в стаканах и поставила на столик возле веранды. Снова села возле Павла, достала мундштук, повертела его в руках. И негромко сказала:

– Курить хочется. Будешь?

– Нет, потом. Иначе с перекурами я до вечера возиться буду, – усмехнулся Павел.

– Жалко тебе, что ли, со мной посидеть? Все равно все твои разъехались. Кстати, как Лиза? Все хорошо?

– Лиза нормально, с чего ты вдруг? – спросил Горский, прибивая дощечку ступеньки.

– Ничего. Ты же ее вчера искал, – Таня деловито вставила в мундштук сигарету и закурила. – Ты домой возвращаться не собираешься? Так и будешь в своей Гнивани сидеть?

– Сильно далеко я не заглядываю. Отучили, – продолжая стучать, ровно говорил Павел. – Но сейчас мой дом там. И друзья мои сейчас там.

Он усмехнулся, подумав, что ему куда увлекательней было воспитывать Писаренко, чем слушать треп Ерошкина о девочках и чем-то подобном.

– А я вот вернулась домой… Потому что здесь только и дома. Вот на этой даче, с этой вот стремянкой. Старая сентиментальная дура.

Павел поднял на нее глаза и удивленно заметил:

– Раньше тебе не нравилось, когда тебя жалеют.

– А ты и не жалей, Паш. Я этого и сейчас не люблю. Просто накатывает иногда, надо выговориться, – она вынула мундштук изо рта и постучала ладошкой по губам. – Больше не буду, честное комсомольское! Прости, но в партию я так и не вступила… пока.

– Будешь вечно молодой.

Горский вернулся к стремянке. Ударил еще разок какой-то гвоздь и отложил молоток.

– Ну, пробуй!

Таня встала, прошлась мимо Павла, обошла стремянку, потом, не снимая туфель на невысоких каблучках, стала подниматься наверх. Задержалась на только что отремонтированной ступеньке, даже чуть-чуть подпрыгнула. И вынесла вердикт:

– Сказано же, мужчина в доме! Пусть и не в моем.

– На твоем месте, я бы лучше купил новую.

– Допустим, я скряга, – хохотнула Таня, поворачиваясь к нему. – У тебя это заняло от силы двадцать минут. А мне приятно.

Она спустилась на одну ступеньку, не отрывая взгляда от Павла. И оступилась.

Каблук поехал, и Таня полетела вниз прямо в руки Горскому.

Он сначала сделал, потом подумал. Впрочем, даже если бы сделал наоборот, все равно подставил бы руки, чтобы подхватить Таню, когда заметил, что она падает.

– Пожалуй, прекращай лазить на стремянку. Точно угробишься!

– До сих пор же не угробилась! – радостно объявила Таня, обхватив его плечи, и ослепительно улыбнулась.

Так ослепительно, что Лизка, топавшая по грунтовой дороге с Изольдой Игнатьевной по направлению к даче Горских, едва и сама не ослепла. Однако ей хватило выдержки спокойно дойти до калитки во двор, спокойно войти и спокойно подняться на веранду. Правда, она уже почти ничего больше не видела и не слышала. Даже того, как скрипнула калиткой ее с нынешнего дня обожаемая свекровь.

– Морс будешь малиновый? – донеслось до Лизы. – Ольга Степановна сама варит.

– Буду, – негромко отозвалась она. И тоже ослепительно улыбнулась. – І обідать буду. Я ж не їла!

– Нет, так дело не пойдет! Ты теперь должна хорошо питаться. За двоих, – решительно заявила свекровь, направляясь в дом.

– Мамо! – вдруг позвала ее Лизка. – Мам!

– Что такое? – обернулась Изольда Игнатьевна.

– Ви Пашкє поки шо нічого не говоріть… Я хотіла… шоб він як-то… здогадався… Або потім сама скажу.

– Ну хорошо, не скажу, – свекровь замялась, – но ты сильно-то не тяни. Мужчины они… иногда… – Изольда Игнатьевна взмахнула рукой и, на мгновение замерев, решительно направилась на кухню. Главное теперь – полноценное питание, остальное утрясется.

– Иногда… – растерянно повторила Лизка и мотнула головой, сбрасывая с себя наваждение. Павел с балериной на руках – это уже слишком!

… о беспомощности короля

Пятничный вечер протекал бы довольно вяло и томно, если бы не светопреставление, творившееся в измученной Лизкиной голове. Она сидела на диванчике и усиленно делала вид, что читает. Собственно, всю последнюю неделю она делала вид, что читает. На даче обнаружилась библиотека. В библиотеке нашлись «Три мушкетера» всем составом. Спроси сейчас Лизку, о чем книга, она не ответила бы. Она заняла наблюдательную позицию. Еще в понедельник, после того, как благоверный был уличен в том, что носил на руках гражданку Коломацкую Т.А.

Сцен Лиза не устраивала. Со сценами решила повременить. В крайнем случае, патлы она этой артистке балета всегда успеет повысмыкивать. Главное было – разобраться, что происходит с Пашкой.

Ясное дело, что происходит! Первая любовь не умирает. Тем более, невеста. Кто его знает, что там у них такое приключилось, отчего разбежались? Лизка очень хорошо помнила тот день, когда почтальонка ТьотьЗін рассказывала, что ему из Одессы от какой-то Татьяны письмо за письмом чуть ли не по три раза в неделю приходит. «Я к вам пишу, чего же боле…» Лизка еще тогда поняла – точно! Невеста! А уж когда об этом все заговорили, что, дескать, занят юрисконсульт, и даже холостяком почти не считается, то все стало на свои места.

А может, Татьяна устала ждать… Все-таки города разные. И не ездил Горский в Одессу. За семь лет первый отпуск.

А может, думали, что любовь прошла, а она не прошла. Потому что настоящая же любовь не может пройти!

А может, это она, Лизка, на самом деле настоящая разлучница!

И Лизка притаилась. За книгой. За всеми тремя мушкетерами с д’Артаньяном!

Вот только после отъезда Таньки в Одессу, ничего примечательного обнаружено не было. Павел был как Павел. Ел, пил, спал, купался в море, загорал, щекотал ей бока. Ничего особенного. Лизка даже постепенно оттаивать начала.

Если бы не эта проклятая пятница! Ни с того, ни с сего!

В гостиной было трое. Сама Лизка, Николай Васильевич и «мамо». С тремя мушкетерами – шестеро (д’Артаньян седьмой). А она сидела и гадала – знают ли они, что Павел, наверное, к Тане поехал?