Алексей Борисов - Приключения чувств, или Три истории про любовь

– Что любви по знакомству не бывает…

Ира даже немного растерялась. Потом хмыкнула:

– Может, и верно. Так я ведь и не про любовь… Как съездил-то?

– Нормально.

– Какой-нибудь симпозиум по методологии преподавания ученикам третьего класса природоведения?

– Почти. Конференция по экологии полярных морей.

– А ты-то как в такой теме оказался?

– Совершенно случайно. Лет двадцать назад сел в электричку до города Диксон, а обратного билета в кассе не оказалось.

– Ну и?

– Ну и ничего! Приходится теперь вот по всяким конференциям и семинарам мотаться. На пенсии покоя не дают! Да ты вот еще предлагаешь жениться на кассирше с минимумом целлулита, – потом я еще долго не мог понять, смеется ли она надо мной, или нет, с недоверием выспрашивая, правда ли, что я по полгода жил сам-пять с лайками на метеорологической станции и плавал на настоящем атомной ледоколе. – И в водолазном скафандре нырял при минус тридцати? – восклицала она, рассматривая фотографии.

– Это на воздухе минус тридцать. В воде теплее.

– А я-то все думала, откуда у тебя столько ракушек! Так это все правда?

– Что – правда?

– И нерпу ел?

– Ел, ел! – ворчливо подтверждал я.

– Ну, и как она?

– Да никак!

– А с виду… – она критически озирает мою физиономию, – да, видуха у тебя, честно говоря, совсем не как у методиста станции юннатов. Не случайно я тебя за маньяка приняла. Слушай, бороду можно пощупать? Вау, и правда жесткая! С тобой и целоваться-то, наверное, опасно для кожных покровов! Получается, ты у нас настоящий Паганель. Персонаж Жюля Верна! Я тебя так и звать буду, можно? А давай, ты придешь к нам в группу и ребятам все расскажешь!

– Что расскажу?

– Ну, как жили вы там, на полярной станции.

– Да никак. Сидишь себе в теплушке и сидишь. Смотрите рекламу, там все показано!

– Но ведь холодно?

– Холодно… Иногда.

– Так ведь, кажется, сам Андерсен говорил, что холод – это единственная вещь, к которой невозможно привыкнуть.

– Не Андерсен, а Амундсен, – поправляю я ее.

– Все равно. И белые медведи. Ты белых медведей видел? Какие они?

– Белые.

– Страшные?

– Не знаю. Там, все-таки, действительно было холодновато. Не до белых медведей. Точнее, не до страха. Кому это сейчас интересно?

– Да всем интересно! – Ирина загорелась новой идей. – Тут половина народа не верит, что все было на самом деле, думают, так, пиар такой был, а тут – ты, живой! У тебя унты есть?

– Есть.

– Вот, унты покажешь! – в общем, расстались мы еще большими друзьями, чем были перед моим отъездом. На хорошеньких девушек просто невозможно подолгу сердиться. К тому же через пару дней я действительно зашел после занятий в университет и на импровизированной «встрече поколений» рассказал девчонкам из ее группы (ребята не пришли) про свое северное житье-бытье. Про то, как заблудился вместе с геологами в таймырской тундре. Как тонул на сейнере, который должен был перебросить нас на Новую Землю. Как Коля Мокшанцев промазал последним патроном по нерпе, и мы полмесяца варили похлебку из ремней и жевали какие-то мерзлые корешки, выкопанные из-под снега. Еще про что-то. Возможно, им было немного интересно. Для меня – все какой-то просвет в моем лишенном смысла существовании.

К тому же Ирке это дало повод еще пару раз зайти с подругами ко мне домой, попить чаю, посмотреть ракушки и фотографии. Во время второго визита она особенно вкрадчиво ластилась и, задержавшись после ухода других девушек, ненароком поинтересовалась, до какого времени я буду на следующий день на работе. Я вспомнил про оставленный ей ключ, на сердце потяжелело.

Но что делать? Если не удалось разжечь по жизни собственного костерка, придется греться возле чужого. Честно глядя ей в глаза, сообщил, что дольше 18:00 не выдержу – мороз. Плутовочка ловко чмокнула меня в щеку и пошла в прихожую, торжествующе покачивая бедрами.

Не знаю, поймете ли вы меня правильно. С одной стороны, надо мной довлело тягостное ощущение того, что происходит нечто недостойное, что меня ловко используют, что весь ирин интерес ко мне, как и к хомячкам, рыбкам, ракушкам, моему бродячему прошлому, имеет одно очень простое и утилитарное обоснование – ключ. Ключ от квартиры, где деньги не лежат. Но имеется добротная, широкая кровать.

Но, с другой стороны, будучи в здравом уме и трезвой памяти, мог ли я надеяться на что-либо иное?

Так стоит ли обижаться из-за того, что мне предложен чуточку экстравагантный вариант житейской сделки? Обмен крох внимания юной девушки к престарелому неудачнику – на пару часов бесшабашных утех в деликатно оставленной на время квартире?

А что, если та игра, которая со стороны представляется изощренной и крайне хитрой, на самом деле – лишь естественный инстинкт молодой и здоровой самки, на уровне рефлексов подыскивающей место для спаривания в наших кишащих запретами, предвзятыми мнениями, чужими глазами и ушами кирпично-панельных джунглях? И ради этого она столь же инстинктивно кокетничает, провоцирует, ластится к хрычу-«лендлорду», прокладывая тропку к необходимому ей по предусмотренному матерью-природой закону тайничку наслаждений между простынями койки, стоящей в одной полузаброшенной квартирке?

Поэтому одновременно с изначальным ощущением унизительности происходящего в груди у меня начинало теплиться другое чувство – ни с чем несравненное чувство заговорщического, почти наперснического единения с юной и очаровательной девушкой, посвященности в ее тайны.

Чувство, почти интимное. Придя на следующий вечер домой, я гораздо тщательнее, чем в первый раз – после приезда с конференции – осмотрел квартиру. По переставленным на кухонной этажерке стаканам, брошенному на столе квитку из кассы супермаркета, чуть сдвинутому половику пытался представить, что они делали, кто ее спутник, точнее, какой он?

Ходил по комнате, внимательно осмотрел полированные бока шкафа, словно мог разглядеть отпечатки пальцев. Вот они зашли… Повесили ли одежду на вешалку, или, как показывают в фильмах, торопливо, сдирая друг с друга, кидали ее на пол? Сразу бросились в кровать, или о чем-то говорили, пили, скажем, чай, разогревая перед «этим самым» друг друга милым словесным петтингом?

Пройдя на кухню, заглянул в жестяную баночку, в которой хранил чай – вроде, не убавилось. Значит, не тратили времени даром? Или чай – это не современно, надо поискать в мусорном ведре баночки из-под чего покрепче?

Зима, тротуары посыпают от гололеда песком с солью, почему же на половике в прихожей нет грязевых следов? Приехали на машине? Или она потом подмела?

Тщательно исследовал все закоулки. Как лайка, обнюхал полотенца, наволочку на подушке, тая дыхание, снял длинный, каштаново-рыжеватый волос, рассмотрел его у окна, долго потом думал, что с ним делать.