Кристин Лестер - Семнадцать белых роз

— Понимаю.

— А ты у нас — одна, свободная женщина. И, скорее всего, так и останешься… свободной. Ну, по крайней мере, — мама засмеялась, — в ближайшие годы, думаю, Детей у тебя не случится.

— Сколько она хочет? — оборвала ее Элли.

— Вряд ли ты отдашь все.

— Нет, мама. Все я не отдам.

— Тогда пятьсот тысяч ее вполне устроили бы.

— Да?

— Да.

— А вы ей добавите.

— Конечно! Не волнуйся.

— Меня волнует совсем не это… Впрочем, хорошо. Я согласна.

— Замечательно, я позвоню ей, скажу, чтобы она к тебе заехала на этой неделе. Вы сразу же сходите в банк.

— Да, я буду ждать ее. Только… Мама?

— Что, дочка?

— А почему она мне сама не позвонила?

— Не знаю, дочка. Думаю, тебе не стоит на нее обижаться.

— Да, конечно. Мне ни на кого не стоит обижаться.

В четверг начался «сезон дождей» и в Нью-Йорке. До этого стоял чудеснейший, дивный октябрь, красивый, почти по-летнему теплый. Но когда пошли дожди и листья начали желтеть и облетать от холода, на улицах стало неуютно. У Элли появилось «диванное» настроение: она никуда не хотела идти и ни с кем не хотела видеться.

Валентина тоже второй день лежала на диване, но совсем по другой причине: она обзванивала всех знакомых прямо по алфавиту: ей вдруг захотелось работать.

Сид догрызал еще оставшиеся целыми стулья, два раза за это время сознательно попросился в туалет, и все скучал по Генри и его лягушкам. Элли маялась в неизвестности: что подумал о них с Генри Майк, и какие он предпримет теперь шаги? А скорее всего, он уже сделал выводы и просто не захочет ее никогда больше видеть…

Таким образом, все трое были по-своему заняты делом.

Элли уже решила: как бы она ни была привязана к Сиду, все равно, когда Генри в очередной раз предложит его забрать, она согласится. Потому что для собаки так действительно будет лучше, ибо хозяйка она плохая. Ну и самое главное: забрав Сида, Генри не будет торопить ее и предлагать жить вместе. И тогда она сможет подумать над этим не спеша. О Майке, кстати, тоже.

Элли нахмурила брови: Майк ревнив. Сможет ли он справиться с собой и посмотреть на происходящее объективно? С другой стороны: что она такого сделала? Майк сам в тот день выставил ее из кабинета, а вечером застал в объятиях другого. С кем не бывает? В объятиях… Элли вдруг вспомнила объятия самого Майка, и ей показалось, что в груди не хватает воздуха…

Тогда она решительно встала и направилась к шкафу с одеждой.

— Ты куда? — лениво спросила подруга, которая только что заявила своей однокласснице, что не пойдет работать управляющей в салон красоты, потому что это все равно, что быть управляющей среди кухарок или горничных. — Парикмахеры, массажисты, маникюрши и прочая белиберда — это обслуга! А я в обслуги не пойду, даже если мне придется умирать с голоду!.. Элли! Ты куда это собралась?

— Не скажу. — Элли примеряла любимую блузку с таким большим вырезом, что под ним было просто невозможно носить белье. Впрочем, ей, в отличие от Валентины с ее четвертым размером груди, это и не требовалось. Блузка выгодно подчеркивала длину и красоту шеи, и, как утверждали все мужчины без исключения и, кстати, близнецы тоже, «в этой кофточке тебя просто нельзя не поцеловать!».

Сейчас ей именно это и требовалось. Она пойдет к Майку и честно скажет, что по ночам думает только о нем, да и днем тоже, но доводы разума мешают ей принять его предложение. И пусть они вместе решают, что делать…

Ей было уже все равно, что она без повода появится в журнале, ей было все равно, что о ней подумают бывшие коллеги и Сид. Она пойдет напролом.

Итак, снова редакция журнала. Снова этот кабинет, где она уже однажды проиграла, да и сегодня, скорее всего, проиграет вторично…

Майк и Джим собирались идти обедать. Увидев ее, Джим искренне обрадовался:

— О! Элли, а я решил, что ты совсем про нас забыла. Все гуляешь по Европе и дружишь с голливудской богемой?

Она сурово посмотрела на него:

— Нет, сижу на диване в Нью-Йорке и жду, когда вы соизволите пригласить меня в какой-нибудь клуб «на представительские расходы» редакции.

Джим захохотал:

— Постой, а откуда ты знаешь про наши походы?

— Твой братец рассказал, когда я в понедельник заходила сюда. — Она оглянулась на Майка, но тот молчал и смотрел в окно.

— Ты был тут в понедельник?! Майк, а почему ты мне ничего не сказал?

— Не знаю.

— Я приходила увольняться. И зашла к вам.

— Ясно. — Джим еще раз покосился на брата. — Ну… Я пойду, а вы посидите тут, пообщайтесь. Черт! Я совсем забыл! Нам же должны звонить из студии звукозаписи. Да, Майк, оставайся-ка ты здесь. Я буду через… минут сорок.

Это было настолько откровенно, что Элли опешила. Джим хочет, чтобы они поговорили? Может быть, он совсем не против того, чтобы они встречались?..

— Майк, — начала она, когда за Джимом закрылась дверь.

— Я не хочу это обсуждать. — Он упорно избегал смотреть на нее.

— А я хочу! И повернись, пожалуйста!

— Ты специально так оделась для этого разговора? — процедил он, глядя в окно.

— А что? Тебе не нравится?

— Нравится. Только теперь не вижу в этом смысла.

— А я вижу. Майк.

— Элли! — Он резко подошел к ней и схватил за плечи. — Я не мальчик. Я мужчина. Я — взрослый мужчина. Ты не поверишь, но и в двадцать пять можно быть взрослее иных сорокалетних!

— Я знаю, Майк. Я…

— Элли. — Его взгляд блуждал по ее шее, по ее груди, которая от его объятий обозначилась двумя резкими точками на ровном полотне блузки. — Элли! Я для себя все решил. Ты можешь делать что угодно, можешь убеждать меня в чем угодно, но мы остаемся друзьями.

— Майк!

— Подожди. Я понимаю, что тебе трудно выбрать между нами: я вызываю в тебе голую страсть, а Генри — приятное чувство обеспеченного будущего. Но еще раз повторю: я для себя все решил.

Ей захотелось что-нибудь разбить о стену. Или лучше о его голову. Ей захотелось крикнуть: «Я с ума схожу по ночам, когда думаю о тебе!» Но она молчала и только сильно сопела, глядя на него безумными глазами.

— Успокойся, Элли. Даже если мы с тобой прямо сейчас и здесь… — Внезапно он отвернулся от нее и замолчал.

Она подошла к нему, обняла сзади и прижалась щекой к его большой надежной спине.

— Нет, Элли. Это слишком тяжело для меня. — Он разомкнул ее руки и освободился от объятий. — Даже если между нами это случится… Если мы просто переспим, все равно это не будет ничего означать.

— Ты так думаешь?

— Мы просто друзья. Дай мне пару недель, я… возьму себя в руки, найду себе кого-нибудь, и мы будем встречаться, как прежде: трое лучших друзей. И у каждого будет своя личная жизнь.

— А обо мне ты не подумал? А, Майк? Ты не подумал, что ты разбудил во мне ту же страсть, то же желание, а теперь — что?