Кристин Лестер - Семнадцать белых роз

— Мне кажется, ты прекрасно себя чувствуешь. С Генри.

— Тебя одолевает ревность, Майк. А здесь нужен здравый смысл. Мы оба хотим одного и того же, почему мы не можем попробовать?

Элли снова приблизилась к нему, но он на расстоянии перехватил ее руку:

— Не надо. Не пытайся меня соблазнить, я и так очень сильно хочу тебя. Если это утешит твое самолюбие, я скажу: я не только хочу тебя постоянно, мне даже невыносимо смотреть на других женщин. Но, Элли, повторяю: я для себя все решил. От этого наваждения я буду избавляться. Только дай мне срок, не маячь перед глазами, и мы снова будем дружить. — Он усмехнулся. — Может быть, даже семьями, когда вы с Генри поженитесь. А он женится на тебе, я его знаю.

— Майк, я не хочу об этом слышать… Но если ты считаешь, что взаимная страсть — это не повод для того, чтобы быть вместе… хотя бы иногда…

— Да, — глухо проговорил он. — Именно этого «иногда» я и боялся больше всего. Ты будешь приходить ко мне на одну ночь, а потом я буду сходить с ума и лезть на стенки до следующего раза… Нет, Элли. Можешь думать обо мне что угодно, но я прошу: не играй со мной.

— Да, конечно, как я могу с тобой играть! Ты же видишь меня насквозь!

— Дело не в этом. А в том, что я пока еще люблю тебя.

— Что?

— А теперь — уходи.

— Что?

— Уходи! — Он стоял, снова отвернувшись к окну. — Я сам позвоню, когда будет пора.

Элли помолчала с минуту, пока до нее доходил смысл его слов.

— Ну и черт с тобой!!! — крикнула она, выбежала из кабинета и что есть силы хлопнула дверью.

…Остаток дня она проплакала на диване в гостиной.

Майк любит ее… и поэтому прогнал. Он очень сильно желает ее… и поэтому не станет проводить с ней ночи. Он не может смотреть на других женщин… и поэтому обещал за две недели найти кого-нибудь «для личной жизни». И после этого он считает себя здравомыслящим человеком?!!

Он боится их редких свиданий, боится этого секса «иногда», потому что, видите ли, потом он будет лезть на стенки до следующего раза! Но ведь именно с таких свиданий и начинаются отношения… Как ему об этом сказать? Она согласна жить с ним вместе, она согласна выйти за него замуж, но не может же она просто повиснуть у него на шее и все это прямо заявить? Тем более что она уже пыталась, а он ее прогнал. Второй раз прогнал из своего кабинета.

Она больше никогда не пойдет к нему. Она больше никогда не покажется в их журнале. И так уже сделала из себя посмешище: многие наверняка догадались, что с Майком их связывает более теплая дружба, чем с Джимом. А как все будут над ней смеяться, когда Майк начнет встречаться с какой-нибудь длинноногой особой двадцати лет от роду!

И он еще предлагает вернуть все на круги своя, чтобы по-прежнему дружить?.. Интересно, как это будет выглядеть? Дружба после не сложившихся любовных отношений возможна только тогда, когда они полностью себя исчерпали, когда они выпиты до дна и в них нет больше привкуса желания.

А они с Майком? Разве такое можно сказать про них? Да у него глаза становятся безумными, когда он на нее смотрит! Что написано на ее лице, можно догадаться, если по ночам она уже перестала спокойно спать… Потому что ей хочется спать только с Майком! И после этого он предлагает ей снова стать друзьями?

Ну хорошо! Хорошо. Пусть. Ей тоже нужно избавляться от наваждения. Она потерпит две недели, а потом посмотрит, во что превратился Майк. Хорошо. Она тоже приняла решение: у них ничего не будет. Никогда! Даже дружбы.

И Генри она тоже прогонит, хотя он ни в чем не виноват. Никто ей не нужен. Ей вообще больше НИКТО НИКОГДА не будет нужен.

В пятницу утром Элли Макдауэл при участии своей младшей сестры лишилась пятисот тысяч долларов, а вечером того же дня — Сида. Радостный спаниель, облизав лицо, уши и руки до локтей у своего нового хозяина, никак не мог поверить, что теперь он наконец-то будет жить с этим вот замечательным дядькой, который часто повторяет знакомое слово «лягушки» и, кажется, собирается еще раз их ему показать. Это же прекрасно! Он, Сид, готов ловить их круглосуточно. Торжественный переезд щенка из одного дома в другой устраивали вместе с Валентиной. Без нее Элли ехать в гости отказалась.

Нью-йоркская квартира Генри Микста соответствовала требованиям голливудской моды и, по мнению Валентины, которая, увидев Генри, снова перестала говорить связными предложениями, а только мычала и выдавала отдельные слова, могла потянуть на целый стадион.

— Ему здесь будет одиноко! — простонала Элли.

— У меня есть домохозяйка. Очень добрая старушка. Им будет замечательно вдвоем, но это только тогда, когда меня не будет рядом. В основном, я стану заниматься со щенком сам. Мне всегда говорили, что из меня получился бы первоклассный воспитатель в детском саду.

— Правда?

— Да, Элли. — Он взял ее за руку. — Мне давно уже хочется завести собственных детей.

Валентина поперхнулась апельсиновым соком, закашлялась и разлила половину на стол.

Генри звал их куда-нибудь съездить в субботу, но Элли угрюмо отказывалась от всего на свете. Она собиралась запереться в квартире, чтобы больше никто не мешал ее одиночеству. Ей только что отказали во взаимности, причем, отказали не в самой лучшей форме, и, чтобы справиться с собой и успокоиться, ей нужно было время. Валентина выразительно развела руками: мол, ничего не выйдет, если Элли отказывается ехать. Сама она, может быть, и хотела бы напроситься на уик-энд без подруги, но явно не решалась. Во-первых, они с Генри едва знакомы, во-вторых, это поклонник Элли, а в третьих… А в третьих, это же все-таки — Генри Микст!

В общем, на следующий день Сид со своим новым хозяином отправился искать водоемы с лягушками; Валентина пошла на свидание с очередным бой-френдом; Элли же залегла на диван и весь день смотрела в потолок, размышляя о своих мужчинах.

И вот что обнаружилось: она постарела не рядом с Сидом. Она постарела не по чьей-то вине, а, если можно так выразиться, — сознательно. Сама по себе.

Этот процесс начался очень давно, с того дня, когда ей исполнилось двадцать, и когда она впервые стала встречаться с мужчиной, старше ее на десять лет. Оказывается, у нее никогда не было любовников-ровесников. Все романы, вплоть до последнего, случались с мужчинами уже солидного возраста.

Элли всегда считала, что так лучше, что на их фоне она смотрится молодой, и ей многое прощается в этом обществе. Она надевала на себя образ девочки-подростка, кокетничала со всеми без разбору, сохраняя таким образом право на некоторые детские выходки.

Сейчас же Элли вдруг с ужасом поняла, что это было огромное заблуждение. Ведь все равно ей приходилось играть по их правилам… Это были правила взрослых людей, пресыщенных жизнью, видевших практически все на своем веку, заросших жирком цинизма; людей, давно не способных на любовь, а только на голую похоть; людей, предающихся самым острым наслаждениям бытия, но мечтающих только об одном: о покое…