Уинифред Леннокс - Русалочка в черном

На сбор косметики ушло еще минут сорок: Памела была буквально сражена количеством всяческих баночек, тюбиков и коробочек на туалетном столике и в ванной. Тональные кремы, казалось, всех известных косметических фирм мира, тени для век потрясали разнообразием тонов. Правда, Памела не могла взять в толк, как все это выглядит на лице — на это у нее явно не хватало фантазии. Тушь для ресниц была тут самая разная — от банальной черной до серебристой. Поражали воображение фантастические цвета вроде ярко-красного, бронзового, ядовито-зеленого, кислотно-желтого…

Надо будет заполнить пробел в образовании, вздохнула Памела, раз уж собралась писать о конкурсе красоты. Для начала придется вытрясти из душеньки Милли все, что только можно, о макияже, думала она, засовывая богатство блондинки в толстые пластиковые конверты со множеством отделений. На столике обнаружилось штук двадцать кисточек, в которых Памела понимала еще меньше, чем в румянах и губной помаде. Одна из них была столь внушительных размеров, что ею с легкостью можно было бы побелить потолок в небольшом помещении типа, например, ванной. Ну, кажется, все!

Памела огляделась и чуть было не застонала в голос: незамеченная ранее батарея баночек и пузырьков занимала весь подоконник. Что ж, деваться некуда… И она принялась собирать их, разглядывая и читая надписи на этикетках. Были тут помимо изысканных и очень дорогих кремов еще и тоники для кожи, и эмульсия для локтей и коленок, и еще Бог знает что.

Этого я не переживу! — расхохоталась Памела и без сил повалилась на постель Милли. Что-то тут же впилось ей в лопатку, и она нашарила очередную баночку, на которой прочла: «Скраб для пяток».

Именно эта баночка цвета маренго переполнила чашу ее терпения. Рассвирепев, Памела в беспорядке затолкала все это великолепие в косметичку размером с небольшой чемоданчик и перевела дух. Неужели все? Но не тут-то было. У ножки ночного столика стоял довольно объемистый, размером с дипломат, крапчатый чемоданчик. Ругаясь на чем свет стоит, уже готовая ко всему, Памела положила его на колени, щелкнула замочком и…

У нее перехватило дыхание. Духи она обожала страстно, коллеги утверждали даже, что это единственная ее слабость. Бархатная внутренность чемоданчика, разделенная на углубления, явила восхищенному взору Памелы такое многообразие изысканных произведений парфюмеров мира, что любопытства она сдержать не смогла. Помимо классических «Шанель № 5» и «Диориссимо» — цветочных и невыразимо женственных, были тут и пряный «Азарро», и пьянящий «Кензо д'Эте»… Беря изящные флакончики, Памела подносила к лицу то один, то другой, вдыхая тончайшие ароматы. Насладившись изысканным запахом «Иссей Мияке», она прикрыла глаза и потянулась, словно кошка на солнцепеке.

Духи всегда порождали в ней эмоции, причем каждому запаху соответствовало определенное ощущение. Аромат «Шанель» заставлял Памелу чувствовать себя великосветской леди — в ее представлении именно он соответствовал черному цвету, ее любимому. «Кензо» ассоциировался с жарким летом, обтягивающей одеждой леопардовой расцветки, деревянными бусами и браслетами и — непременно! — с босыми ногами. Когда подружки подтрунивали над ее парфюмерными фантазиями, Памела лишь пожимала плечами: это ведь и не нуждалось в понимании. Это надо было чувствовать.

Любимая туалетная вода Памелы — одна из вариаций «Роша» на тему цитрусовых, с ароматом чуть аскетичным и сдержанным, полным пронзительной свежести, — тоже обнаружилась в чемоданчике Милли. Сняв серебристую крышечку с изящного флакончика, Памела подержала его на ладони, колеблясь… и нажала на кнопочку распылителя. Нежнейшее облачко окутало ее, она выгнула спину, приоткрыла губы и часто задышала. Мускулы стройного тела напряглись, из груди вырвался сладкий стон — и тут Памела испугалась по-настоящему. Да что с ней такое? Ведь она всегда любила этот аромат, всегда наслаждалась им…

Может, именно в том-то все и дело? Для нее это был запах сдерживаемой страсти, готовой в любой момент вырваться на свободу. Сейчас Памела отчетливо ощущала, как знакомый аромат опасен для нее. Видимо, Рим сыграл с нею злую шутку…

После Шона у Памелы не было мужчин, да она и не испытывала потребности в плотской любви — после всего, что вынесла. Шон своими руками разрушил то, что сам создал, — пробудив очень рано ее чувственность, причинил потом такую душевную боль, что она навеки, казалось, срослась в сознании Памелы с усладами секса. Неужели природа берет свое, с ужасом думала она, торопливо, словно застигнутая на месте преступления злоумышленница, укладывая флакончик в чемоданчик. Ведь то, что испытала она сейчас, вдохнув любимый аромат, — не что иное, как жар желания…

Придется безжалостно выкинуть любимые духи, твердо решила Памела, вставая со смятой постели и стыдливо оправляя ее. В духах ли тут дело или это все еще действует дурманящее зелье Мириам? Нет, об этом лучше не думать.

Памела вызвала портье и попросила отнести чемоданы в пресловутый шестьсот двенадцатый номер, затем торопливо скинула халат и вытянулась во весь рост под простыней. Все ее опасения были напрасны — она уснула в тот самый миг, когда сомкнула веки…

Сильные руки обнимают ее… крепче… крепче… И вот она уже едва может дышать — но как же это сладко! Как сладко ощущать на губах вкус чьих-то — но чьих? — губ, слегка солоноватых, горячих… касания рук, могучих и одновременно нежных, ощущать, как где-то в потаенных глубинах тела пробуждается тайный жар — так занимается от крохотной искорки высохшая на солнце трава… И вот уже бушует яростное пламя, всепожирающее, безжалостное и одновременно невыносимо сладостное, в котором сгорают без следа вся ее боль, все страшные воспоминания… Она возрождается подобно Фениксу из горстки серого пепла, в которую превратило ее это пламя, — но лишь для того, чтобы запылать вновь… Из груди рвется полустон-полукрик, она выгибается дугой, мускулы тела напрягаются, перед глазами расцветают причудливые многоцветные огни фейерверка…

Назойливо трезвонил телефон. Памела слышала звонки, но цепкие объятия сна не выпускали, а по телу все еще пробегала чувственная дрожь… Ощутив щекой повлажневшую ткань подушки, она повернулась на бок, не открывая глаз, тяжело дыша. Ей хотелось проспать вот так вечность — но как же невыносим этот звон! Ах, кажется, наконец-то он умолк…

Ее горячие ладони скользят по мускулистым плечам, по рельефным мышцам груди. Чьей груди? Впрочем, какая разница? Она вдыхает пряный аромат мужской кожи, нежно касаясь ее губами…

Часть ее сознания, неподвластная наваждению, твердит, что это не Шон. Тот был другим, совсем другим… и запах его юного тела был иным, и обнимал он ее не так, совсем не так… Неужели все еще длятся чары Мириам?.. И Памела снова сладко застонала во сне…