Барбара Картленд - Люби меня вечно

— Мне так много предстоит рассказать вам, но за весь вчерашний день у меня во рту не было ничего, кроме маленького кусочка хлеба. По правде говоря, я ужасно голодна!

— Бедняжка! — в ужасе воскликнула Изабелла. — Ну конечно, прежде всего вы должны как следует поесть!

Эме села за стол, но с трудом проглотила несколько кусочков омлета, девушка запила его несколькими глотками кофе. Ее глаза то и дело обращались к герцогу, а он молча сидел напротив, не сводя с девушки восхищенного и слегка растерянного взгляда.

Гуго, переводя взгляд с Эме на Себастьяна и обратно, видел, что вопрос, который задала Изабелла за несколько минут до появления Эме, уже не требовал ответа, облеченного в слова.

Когда Эме отставила чашку, Изабелла проговорила:

— Я сгораю от нетерпения узнать все по порядку!

— А я-то думала, что вы хотите сначала переодеть меня! — лукаво произнесла Эме, но потом быстро добавила:

— Нет-нет, мадам! Я просто дразню вас! Возможно, вы беспокоились за меня!

— Беспокоилась! — воскликнула Изабелла. — Я всю ночь просто погибала, думая о том, что с вами могло случиться. А Себастьян разыскивал вас по всему Парижу. Он и вернулся-то всего несколько минут назад!

— Вы искали меня, месье? Как было бы замечательно, если бы вы и вправду нашли меня!

— Ну, раз вы сами добрались до дома, расскажите же, что произошло?

Эме рассказала обо всем.

— Когда я поняла, что должна умереть, — продолжала она, — я почувствовала, что ужасно боюсь. Самое страшное, что Франсуа и Рене разговаривали так, словно в убийстве не было ничего особенного. Точно так же они могли бы обсуждать, куда деть дохлую кошку.

Потом Франсуа заявил, что идет спать. Рене кивнула головой в мою сторону.

— А что делать с ней?

— На рассвете, — коротко ответил Франсуа и полез в мансарду.

Я слышала, как он шлепнулся на соломенный матрас, а через минуту и Рене задула свечу и последовала за мужем. Меня оставили внизу одну. Только крысы бегали по всей комнате, перелезали через мои ноги.

В монастыре я много думала о смерти, но там она казалась величественной, могучей и желанной, открывающей двери в неведомый дивный и счастливый мир. Я была уверена, что умирать не страшно, что, умирая, буду чувствовать себя счастливой и умиротворенной. Но в той убогой комнате, прикованная к стене, я не ощущала ни мира, ни счастья. Страшно хотелось жить. Хотелось вновь увидеть вас, монсеньер. И главное, казалась совершенно нестерпимой мысль, что, когда мое обезображенное тело вытащат из Сены, вы ничего не узнаете обо мне и о том, что со мной случилось. — Эме протянула руку, и пальцы герцога с силой сжали ее.

— Наверное, на какое-то время ужас парализовал меня, но потом я стала молиться. Я молилась не о спасении, но о том, чтобы в свой последний час найти в себе силы умереть достойно и спокойно. Я молилась долго — может, не один час. И вдруг неожиданно я услышала осторожные шаги: кто-то очень тихо спустился с лестницы и подошел ко мне.

Я едва не закричала, но успела зажать рот рукой. Я не сомневалась, что роковой момент настал. Еще секунда, и я почувствую на своей шее тяжелую грубую руку Франсуа.

— Иисус, будь милостив, — тем не менее молилась я.

Наверное, я все-таки что-то произнесла, потому что тут же услышала:

— Тс-с... — Это оказалась Рене. В темноте она нащупала мою ногу, а через секунду щелкнул ключ. Она аккуратно сняла замок и тихонько положила его на пол. Потом ее рука нашла мою и потянула, помогая встать на ноги. На цыпочках мы прошли через комнату. Половицы скрипели, крысы разбегались во все стороны. Никаких других звуков не было слышно. Хозяйка осторожно открыла дверь, и я ощутила на своем лице свежий ночной воздух.

— Уходи быстрее, — шепнула Рене.

— Спасибо, спасибо! — только и прошептала я.

— Ты помогла моему маленькому Жану, — тоже шепотом ответила Рене. После этого дверь очень тихо закрылась, и я оказалась на улице одна.

Я не имела ни малейшего представления о том, где нахожусь, поэтому побежала наугад и скоро оказалась на набережной. Вокруг сновали люди, мужчины бросали на меня странные взгляды. Они появлялись из тени домов или шатающейся походкой слонялись по тротуару.

Неожиданно я очень испугалась: река текла всего в нескольких шагах. Один сильный толчок — и я в воде. Не обязательно это должна быть рука Франсуа. Я свернула в какую-то боковую улицу. Дома на ней были такими же грязными и жалкими, как жилище Франсуа и Рене.

При одном воспоминании о Франсуа я сразу пускалась бегом. На мне были легкие бальные туфли и бежать по булыжной мостовой было очень больно, но я не обращала на это внимания. Один раз за мной вдруг бросился какой-то человек, но я свернула в один темный переулок, потом в другой, и в конце концов преследователь потерял меня. Я пошла медленнее. Через некоторое время улицы изменились: дома стали выше, чище стал тротуар. Но скоро передо мной выросла городская стена, и я поняла, что все это время шла в противоположном направлении.

Пришлось идти обратно. Через некоторое время я поняла, что время к рассвету, и снова очень испугалась. Я представила, что меня могут арестовать и отправить в Бастилию или в лечебницу для умалишенных.

Я старалась быть как можно осторожнее. Пряталась в подворотнях, а когда видела, что на улице никого нет, опрометью бросалась вперед. Начали появляться хозяйки с корзинками, они спешили на рынок.

Только через несколько часов я увидела знакомую улицу. Как же я обрадовалась, когда оказалась перед зданием Оперы! Теперь-то я точно знала, где нахожусь! Но вокруг уже было полно людей, и все на меня смотрели с любопытством и с недоумением. Пришлось снова пробираться от подворотни до подворотни, боковыми улочками, пока наконец передо мной не оказался наш парадный подъезд!

Только в этот момент я по-настоящему осознала, что все-таки спаслась! И, самое главное, что я вновь увижу вас, монсеньер!

Теперь, когда Эме закончила свой рассказ, на глазах у нее показались слезы. Герцог молча взял обе руки девушки и прижал к губам. Он целовал эти чудесные грязные пальчики, а Эме не отрывала взгляда от его лица.

— Хвала Господу за ваше освобождение! — горячо воскликнула Изабелла. — И, конечно, Себастьян прав: это дело рук герцога де Шартра!

— Так вы поняли это, монсеньер? — спросила Эме.

— Да. После того как кардинал дал мне честное слово, что не замешан в вашем похищении, я сразу решил, что это интриги де Шартра.

— Я тоже сначала думала, что это сделал кардинал, но постепенно уверилась, что служитель церкви не может опуститься до такой низости.

— Вы оказались совершенно правы.

— Наконец-то я дома, — тихо проговорила Эме, — и теперь вовсе не так уж важно, кто в ответе за все случившееся.