Ольга Дрёмова - Танго втроём. Неудобная любовь

Перечить мужу открыто Вера не решилась. Прошептав себе под нос что-то нечленораздельное, она набросила на голову чёрный шерстяной платок и, толкнув дверь, шагнула в тёмные сени.

Поздних гостей Вера не любила. Не отказывая ни одной живой душе, муж мог выслушивать всякую околесицу до самого утра, пока сквозь добротные дубовые ставни молельной комнаты не начинал брезжить рассвет. В такие ночи, вслушиваясь в невнятное монотонное бормотание за стеной, Вера долго не спала и, беспокойно ворочаясь на пуховой перине с боку на бок, никак не могла понять, отчего эта самая душа норовит покаяться исключительно по темноте, начисто отметая возможность заняться этим благим делом в светлое время суток.

Освободив дверь от массивного крюка, Вера вышла во двор и, цыкнув на бесновавшегося на цепи Полкана, с опаской двинулась к калитке. И зачем только она не закрыла ставней раньше? Из-за высокого дощатого забора, закрывавшего огород сплошной неприступной стеной, огня в окнах разглядеть было абсолютно невозможно, как, впрочем, и самих окон тоже, но с главной улицы, соединяющей один конец деревни с другим и находящейся гораздо выше, дом был виден как на ладони.

Почти каждый вечер, увидев в окошках отца Валерия свет, кто-нибудь из озерковских норовил заявиться со своими проблемами. Сперва Вера пыталась с этой напастью бороться, но потом, уяснив, что в лице мужа союзника она не найдёт и что переубедить твердолобую бесцеремонную публику ей одной будет явно не под силу, плюнула на всё и стала закрывать ставни раньше. Неизвестно, помогла ли Вере её находчивость, или, не желая лишний раз встречать косые взгляды попадьи, озерковцы стали заходить к батюшке реже, а ночные визиты почти прекратились. И только изредка, когда, закрутившись с делами, она забывала о времени, увидев призывный свет в окнах деревенского священника, люди решались заглянуть к отцу Валерию на огонёк.

Подойдя к калитке вплотную, Вера прислушалась и, не уловив ни единого шороха, знобко передёрнула плечами. Конечно, самих деревенских бояться было нечего, но в последнее время в Озерках всё чаще стали появляться какие-то незнакомые личности, не то приехавшие к кому-то в гости, не то высматривающие неизвестно чего.

— Кто там? — Из-за брёха рвавшегося с цепи Полкана расслышать ответ было почти невозможно. — Да замолчи ты, окаянный! — Напрягая слух, Вера коснулась лбом ошкуренных деревянных досок двери.

— Вера, открой, я к отцу Валерию.

С трудом узнав приглушённый женский голос Анны, Вера повернула деревянную щеколду, укреплённую на крепком стальном штыре, и, посторонясь, пропустила Кряжину во двор.

В тусклом свете уличного фонаря, освещавшего часть утоптанной тропинки у калитки, лицо Анны казалось подёргивающейся перекошенной маской серо-зелёного оттенка. Словно прося прощения за своё позднее вторжение, она виновато улыбнулась, и Вера увидела, как, затрясшись, на лице женщины запрыгала узкая полоска бесцветных губ.

— Господи, что случилось-то?

В тусклом отсвете фонаря круги под глазами Анны выглядели совсем тёмными, почти чёрными, и, повнимательнее присмотревшись к лицу Кряжиной, Вера невольно отшатнулась.

— Мне бы к отцу Валерию, — бессмысленно скользнув взглядом по лицу Веры, просительно проговорила Анна.

— Конечно, конечно, — торопливо согласилась Вера.

Запирая калитку на щеколду, она хотела прибавить что-то ещё, но, обернувшись, увидела, что Анны рядом уже нет. Будто в глубоком сне, механически переставляя ноги и не обращая ровным счётом никакого внимания на мечущегося Полкана, Кряжина медленно шла к крыльцу.

— Да замолчишь ты когда или нет, животина ты поблудная?! — словно собираясь поднять с земли камень, Вера нагнулась. Увидев угрожающий жест хозяйки, Полкан глухо заворчал и начал пятиться назад.

— Вера, что там такое? — в неосвещённом квадрате двери показалась высокая фигура отца Валерия.

— Батюшка… — прерывисто выдохнула Кряжина.

— Анна? — Взглянув на ссутулившуюся, как старушка, худенькую фигуру, он торопливо спустился по ступеням. — Закрой в доме ставни, накинь крюк и задвинь засовы, — коротко распорядился он, обращаясь к попадье. — Да, и ещё: если кто придёт, никого ко мне не пускай, скажи, мол, занемог батюшка. Всё поняла?

Не задавая лишних вопросов, Вера молча кивнула и, юркнув за угол, отправилась затворять ставни, а отец Валерий, что-то негромко говоря Анне, подхватил её под локоть и исчез в дверях.

Так уж случилось, что как таковой церкви в Озерках не было. Ещё в восемнадцатом, когда до деревни добралась Советская власть, красивая белокаменная церквушка о пяти куполах была взорвана. Но то ли красные комиссары не смогли правильно рассчитать силу заряда, то ли старинные мастера постарались на совесть, да только кирпичные стены церквушки выстояли. Рухнув в пыль, под битый звон колоколов упали к ногам новой власти золочёные купола, а нижняя каменная кладка, закалённая веками и верой, устояла.

Озерковского попа, каким-то чудом сумевшего спасти и спрятать церковные иконы, долго пытали, а потом, так и не сумев добиться от него признания, расстреляли. Следом за ним, не церемонясь, взялись и за попадью, но та, осеняя себя крестным знаменем, иступлённо клялась, что о местонахождении икон ей ничего не ведомо. Решив добиться своего силой, красные командиры бросились искать её полугодовалого сына, рассчитывая, на то, что, не выдержав зрелища мук незапятнанной ангельской души, она сломается и будет вынуждена во всём сознаться.

Но маленького Валерия в доме не оказалось, как и не оказалось родной вдовой сестры отца Фёдора, Таисьи. Завернув в одеяло ребёнка, она исчезла из деревни, и все её поиски не привели ни к чему. Расспросы соседей тоже дали немногое, и, озверев от злости, красные дьяволы перевернули в каждом деревенском доме всё вверх дном. В надежде выйти на след, перетряхивая старое тряпьё в сараях и подполах, они грозили жителям всеми мыслимыми и немыслимыми карами, но всё было напрасно: канув как сквозь землю, иконы белокаменной церквушки исчезли без следа.

Не сумев добиться своего, красные бойцы из деревни ушли, но перед отъездом, замуровав крепко-накрепко все ходы и выходы, заперли в доме попадью и, забросив туда уже ненужный труп отца Фёдора, подпалили сруб со всех четырёх сторон сразу. Слушая истошные женские крики, доносящиеся из огня, они жалели только об одном: что в пламени и дыму вместе с попадьёй не корчится малолетний поповский выкормыш, так нелепо ускользнувший из их рук.

Уже ближе к вечеру, дождавшись момента, когда от поповского дома остались одни дымящиеся головешки, отряд тронулся в путь и, поднимая дорожную пыль копытами лошадей, исчез из виду на целых три года. Но летом двадцать первого вернулся обратно с указом на руках, по которому предписывалось на месте взорванной церкви отстроить новый клуб, благо стены уже имелись.