Ольга Дрёмова - Танго втроём. Неудобная любовь

Поначалу устраивать танцы и собрания в разрушенном храме для жителей Озерков казалось диким, и почти десять лет помещение клуба пустовало. Но время делало своё дело, одно поколение сменялось другим и, воспоминание о произошедшей трагедии отходило всё дальше и дальше в прошлое.

Скорее всего, с годами эта история забылась бы окончательно, но десять лет назад, осенью пятьдесят шестого, в Озерки приехал агроном Валерий Фёдорович с женой Верой. И по деревне, неизвестно откуда взявшаяся, поползла весть о том, что он и есть сын убиенного отца Фёдора, погибшего от рук красных комиссаров в далёком восемнадцатом.

Возможно, ниточка из прошлого так и не завязалась бы в узелок, но однажды, зайдя в гости к соседям, доярка с фермы, Варвара Никитична, увидела в щель приоткрывшейся двери в молельную образ святого Николая Угодника и сразу же узнала в нём икону, когда-то хранившуюся в разрушенной большевиками пятиглавой белоснежной церквушке. Весть о том, что новый агроном и есть тот самый спасённый Таисьей мальчик, в один вечер облетела все озерковские дома, и, желая убедиться в чудесном спасении пропавших икон своими глазами, в дом к отцу Валерию потянулись люди.

Сначала желающих посетить молельную было не так уж и много. Несмело, оглядываясь по сторонам, они приходили в дом священника по одному и исключительно под покровом темноты, но потом, убедившись, что в лице священнослужителя они обрели надежного защитника и мудрого советчика, люди бояться перестали. Всё ещё по привычке называя старый клуб церковью, озерковцы всё чаще и чаще несли свои беды и радости к святому отцу и незаметно для себя, привыкнув к деревянному дому за высоким забором, неспешно и размашисто крестили лбы на восток, туда, где за тяжёлыми ставнями висели драгоценные образа, сохранённые ценой двух человеческих жизней.

— …Ты, Анна Фёдоровна, проходи, я сейчас. — Впустив Анну в молельную, отец Валерий прикрыл за ней дверь, а сам, торопливо пошёл в соседнюю комнату за рясой.

В молельне было почти темно, только в одном углу, у самого потолка, под киотом с тремя образами горела маленькая лампадка, отбрасывающая на деревянные стены и пол неровный круг блёклого света. Касаясь торжественно-печальных ликов святых, жёлтые отблески перепрыгивали с одной иконы на другую, и тогда, играя светящимися бликами, вспыхивала бронза старинных окладов. Святые лики с любовью и состраданием смотрели Анне в глаза, и, будто шепча их устами, в резной чашечке лампадки потрескивал маленький огонёк.

— Что с тобой случилось, Анна? — Едва заметно скрипнув, дверь в молельню приоткрылась, и на её пороге, облачённый в простую чёрную рясу, почти достававшую до пола, появился отец Валерий.

— Батюшка… помогите мне, запуталась я совсем, сил моих больше нет. Как дальше жить — не знаю… — Наклонив голову, Анна посмотрела на вычищенные песком, почти белые половицы и, запнувшись, словно споткнувшись о какую-то невидимую преграду, потерянно замолчала.

— Расскажи мне всё без утайки, что было — того не вернуть, но, верь мне, вместе мы пересилим твою беду. — Отец Валерий сделал шаг навстречу Анне, и, сверкнув ярким всполохом, на его груди качнулся большой серебряный крест.

— Виноватая я, батюшка, — дрогнув губами, Анна склонила голову ещё ниже и, закрыв глаза, почувствовала, как, огненной дорожкой по щеке побежала слеза. — За то, что я сделала, гореть мне в аду огненном, и ни на земле, ни на Небе не знать прощения. — Тихо всхлипнув, она провела рукой по лицу, и отец Валерий увидел, что в её маленьком сухоньком кулачке зажат тонкий лоскут белого платочка.

— Грех можно искупить раскаянием, — не подгоняя событий, батюшка терпеливо посмотрел на склонившую голову Анну.

— В том-то мой грех и состоит, что нет у меня в сердце раскаяния, — с болью в голосе проговорила Анна и, поджав губы, замотала головой из стороны в сторону. — Если бы сейчас можно было всё вернуть назад, ничего бы я по-иному не сделала. Наверное, зря я пришла… — неожиданно она вскинула голову и, встретившись с мудрыми глазами отца Валерия, безнадёжно вздохнула. — Слишком длинная эта история, слишком давняя. Только время зря терять…

— Мне спешить некуда. — Подойдя ближе, он положил руку Анне на голову. — Ты расскажи — я послушаю, а решать, где грех, а где — нет, будем после.

— Здорово живёте, Анфиса Егоровна! — сбросив в сенях пропылённые растоптанные галошки, Анна остановилась у распахнутой настежь двери в горницу.

— Анна?.. Каким ветром? — бросив грязную половую тряпку в ведро, Анфиса разогнулась и, утерев рукавом пот со лба, с неприязнью посмотрела на нежданную гостью. — С чем пожаловала? Может, соль закончилась?

— Да нет, соль в доме есть. — Чувствуя исходящие от Анфисы волны глухой злости, Анна в волнении переступила с ноги на ногу и, не зная, как лучше объяснить свой внезапный приход, облизнула сухие бесцветные губы.

— Если не за солью, так за чем? Может, за совестью? — Недобро сверкнув глазами, Анфиса отодвинула босой ногой стоявшее перед ней ведро с водой, и, плеснувшись через край, мутная жижа вылилась на пол. — Не думала я, что ты насмелишься прийти в наш дом после того, что сотворила с Любкой! И как тебя только земля носит, змеюка ты подколодная!

— Не спеши, выслушай меня…

Проведя вспотевшими ладонями по юбке, Анна открыла рот, но сказать так ничего и не успела. С шумом выдохнув, Анфиса зло сжала губы и, уперев в бока крепкие кулаки, тенью качнулась к своей обидчице.

— Ты почто сюда явилась? — с сердцем выкрикнула она. — Или ещё не всё сказала? Так зря спешила, ноги об пыль марала — опоздала ты: слишком долго собиралась! Некого тебе здесь в грязи вываливать! Любка ещё вчера в город уехала, так что проваливай отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели!

— Дай мне хоть слово сказать! — Отступая перед сокрушительным натиском Шелестовой, Анна подалась назад и, наступив босой ногой на крашеный порожек, неловко поскользнулась. Пытаясь удержать равновесие, она схватилась обеими руками за косяк двери, но, напирая грудью, Анфиса ринулась за ней.

— Хватит, наслушались уже! — Продолжая теснить обидчицу, Анфиса с неожиданной силой оттолкнула её ладонями и, гневно полыхая глазами, шагнула через порог в сени. — Убирайся отсюда прочь, проклятущая, пока Григорий с Минечкой не возвернулись, и чтобы твоей ноги в нашем доме не было!

— Уймись на секунду! — выкрики Шелестовой придали Анне сил и, справившись с волнением, она почти спокойно посмотрела в лицо Анфисе. — Уйти я и так уйду, дело недолгое. Я пришла к тебе подобру, а ты…

— Нам от тебя ничего не нужно: ни добра, ни зла — живи, как живётся, только нас оставь в покое! — решив защищать родных до конца, Анфиса сжала ладони в кулаки и приготовилась к новой атаке. — Сказала: поди прочь! — не в силах сдержать рвущееся наружу негодование, хрипло закричала она и тут же осеклась.