Ольга Дрёмова - Танго втроём. Жизнь наизнанку

Оказаться в самом хвосте класса из-за такой глупости Миша не хотел, потому что твёрдо решил занять первую парту, чего бы ему это ни стоило, но затёкшая от непривычной тяжести рука с букетом дрожала и с каждой секундой слабела. Отдаваясь микрофонным эхом, по всему школьному двору разносились торжественные слова поздравлений, а вреднючий букет, упрямо шурша прозрачным целлофаном, медленно, но неуклонно сползал вниз. Напрягаясь изо всех сил, Минечка чувствовал, как от самой шеи, между лопатками, по позвоночнику побежали едкие ручейки пота и, намертво вцепившись в деревянную палочку с табличкой «1-Б», приготовился плакать.

В тот момент, когда, пережимая горло, солёный комок подкатился совсем близко, Минечка, словно ища спасения, поднял глаза на учительницу и, случайно встретившись с ней глазами, неожиданно громко выпалил:

— Поздравляю вас с первым сентябрём! — Отпустив на мгновение спасительную палочку транспаранта, он лучезарно улыбнулся и, подхватив ненавистную обузу обеими руками, облегчённо протянул гладиолусы учительнице.

— Любань, ты смотри, какой у тебя Мишка находчивый, а мой тютя так и будет стоять, мучиться, пока ему не скажут, что он должен сделать дальше! — Лидия, соседка Шелестовых по этажу, вытягивая шею, привстала на цыпочки, пытаясь обратить на себя внимание своего Славика, но, зажатый со всех сторон толпой ребятишек, тот даже не смотрел в её сторону. — Хоть бы Минька догадался толкнуть его в бок, что ли, — расстроенно проговорила она. — Ты не знаешь, сколько будет идти линейка?

— Сказали, половина девятого — звонок. — Вскинув руку, Люба взглянула на запястье, где, поблёскивая искусственной кожей под змею, красовались новенькие часики в хромированном корпусе.

Кропоткины и Шелестовы были соседями, постоянно общались, и мальчики проводили много времени вместе. Отец Славика, Игорь, бывший комсомольский секретарь, год назад вступил в партию и, увлечённый карьерным ростом, день и ночь пропадал на работе, а Лидия, с его помощью определив свою трудовую книжку в какое-то НИИ, с удовольствием занималась домашним хозяйством и воспитанием единственного отпрыска и выходить на работу особенного желания не испытывала.

— Вот ведь тютя-матютя! — не отрывая взгляда от Славика, с тяжёлым вздохом повторила Лидия. — И как он будет учиться в школе, просто ума не приложу. Раньше хоть в началке четыре года сидели, а этим, — она кивнула головой на стоящих за сетчатым забором растерянных перваков, — этим, как назло, взяли и целый год срезали. Мало — срезали, так ещё и с шести лет в школу погнали. Я ещё понимаю — девочки, у тех к шести годам хоть что-то в голове есть, а мальчишки? Я не знаю, как твой, а мой, по-моему, вообще не понял, кто он такой и где его вещи. Представляешь, приходит сегодня с утра на кухню и говорит: «Мамочка, а можно мне в школу ведёрко с формочками взять»? — Лидия отрицательно покачала головой, словно отвечая на чей-то вопрос. — Нет, что ни говори, а в шесть лет мальчишкам самое место — в песочнице, как ты считаешь?

— Честно говоря, я тоже не знаю, что из всего этого получится, — неопределённо пожав плечами, Люба прислушалась к словам, звучавшим из динамиков. — Мише только пятнадцатого февраля исполнится семь, я хотела отдать его в школу на следующий год, как-никак, хоть один год, да наш.

— А новый букварь ты видела? — Широко раскрыв глаза, Лидия возмущённо закатила их кверху. — И кому потребовалось менять жёлтую книжку на синюю? Нет, ты мне скажи, столько народу по нашим букварям выучилось — тьма, и ничего, никто дураком не вырос, так к чему тогда было все менять?

— А я слышала, в этом году с парт уберут чернильницы-непроливайки, — вмешалась в разговор стоявшая рядом полная дама.

— Это вряд ли, — авторитетно отрезала Лидия. — Это всё только слухи. Куда же, по-вашему, дети будут перья макать на уроках чистописания?

— Как же нет, когда об этом только все и говорят? — поправив шляпу, полная дама удивлённо дёрнула бровями. — Неужели вы ничего не слышали? Школьную каллиграфию решено упростить: времена отдельных палочек с наклоном вправо прошли, теперь, начиная с самых первых дней, учащиеся будут писать безо всякого наклона, прямо. Мало того, новая метода обучения письму предполагает безотрывное выведение букв.

— Как это — безотрывное? — забыв на время о томящемся под палящим солнцем чаде, Лидия развернулась к полной даме всем корпусом. — А куда же тогда, по-вашему, денут то, что напечатано в каллиграфических тетрадках?

— Какие каллиграфические тетради, милая? — полная дама с укором посмотрела на Кропоткину. — Никаких тетрадей по каллиграфии с этого года у детей не будет! Где же вы были в мае? На родительском собрании только об этом и говорили, — удивлённо протянула она.

— Да что вы! — округлила глаза Лидия. Сознаваться в том, что майское родительское собрание она пропустила ради курортного отдыха, было как-то неловко, поэтому Кропоткина только поджала губы и скрестила пальцы рук в замок. — И что же там говорили?

— Так вот. На родительском собрании в мае…

Упитанная дама в широкополой шляпе оживлённо заморгала и, подойдя к Лидии почти вплотную, стала делиться достоверными сведениями, полученными ею из прямого источника, а Люба, прислушиваясь к разговору двух кумушек вполуха, внимательно вглядывалась в то, что происходило за забором.

Над школьным двором, в солнечной синеве сентября кружила мелодия популярной песни и, заглушая громкие людские голоса, накрывала собой все близлежащие улицы и дворы.

Пересчитывая детвору по головам, классные руководители строили парами растерявшихся малышей и, разворачивая их лицом к выходу, готовились к окончанию линейки. Маленькая девочка с огромными бантами на голове давала первый в этом году школьный звонок и, куклой восседая на плече огромного старшеклассника, волновалась до слёз. Вцепившись в ручку звонка, украшенную алым шёлковым бантом, она безостановочно вызванивала однообразную трель, и та, смешиваясь с голосами людей и парящей над двором музыкой, наполняла сердца людей чувством необыкновенной лёгкости и счастья.

— Лид, кажется, пошли! — Встав на цыпочки, Люба старалась разглядеть Мишу среди этого людского моря, но не видела и оттого страшно нервничала.

— Мамочка! — знакомый голосок раздался неожиданно. Повернувшись в ту сторону, откуда он прозвучал, Люба стала искать сына в толпе, но среди движущейся массы человеческих тел ничего не могла разобрать. — Мамочка, я здесь, на ступеньках!

Взглянув на крыльцо, Люба увидела своего Мишеньку. Гордый и довольный, он шёл впереди класса. Крепко ухватившись за руку учительницы, он нёс табличку с надписью «1-Б» и улыбался, словно обмазанный маслом пасхальный блин. Позади него, прицепившись к другу паровозиком, шагал Кропоткин и, перепуганно глядя по сторонам, пытался отыскать глазами свою маму.