Ольга Дрёмова - Танго втроём. Жизнь наизнанку

— Славик, я здесь!!! — подпрыгивая и размахивая руками, Лидия в который раз пыталась обратить на себя внимание сына, но тот растерянно глядел на гудящую толпу полными слёз глазами и никак не мог решить, что же ему делать дальше: пойти за классом или всё-таки попытаться разыскать маму. Миша взял Славика за ручку ранца и, махнув тёте Лиде на прощание, увлёк Кропоткина в открытые настежь двери школы. — Вот я и говорю — тютя! — Всхлипывая, Валентина вытерла тыльной стороной ладони выступившие от волнения слёзы и обернулась к Любе. — Ну что, пойдём или ещё постоим?

— Давай постоим минуточку, чего лезть в самую гущу, всё равно торопиться некуда. Сейчас немножечко схлынет, тогда и пойдём. — Обернувшись, Люба поискала глазами свободное место, но родители, желающие увидеть торжественное вступление своих ненаглядных чад в храм науки, стояли сплошной стеной. — Может, пока отойдём к забору?

С трудом сделав несколько шагов, Люба и Лида протиснулись к сетке и, заняв оборонительную позицию, стали ждать, когда схлынет людское море. Следом за первачками ушли вторые, потом третьи, потом четвёртые классы, и, понемногу рассеиваясь, толпа у входа начала редеть.

— Пятый «А», не задерживайте движения! Возьмитесь за руки, сейчас наша очередь! Будьте внимательны… Пошли!

От прозвучавшего за спиной голоса Любаня вздрогнула, и лицо её моментально покрылось бледностью.

— Люб, ты чего? — испугавшись за подругу, Лидия схватила Любину руку, но та, вырвав ладонь, резко обернулась к забору. — Люб, что с тобой?

— Не может этого быть! Этого просто не может быть! — вцепившись в сетку пальцами и провожая Марью долгим взглядом, Шелестова горько рассмеялась. Маленький шарик Земли повернулся вокруг своей оси, и, вопреки логике и здравому смыслу, насмехаясь над пространством и временем, в одной точке вновь сошлись две человеческие судьбы.

— Голубикина! — Упитанная телефонистка наклонилась к самому окошечку, отгороженному от общего зала толстым стеклом. Нетерпеливо передёрнув плечами, должностное лицо с ярко-рыжей от хны кучерявой копной волос чмокнуло и, видимо, для большей солидности сложило губы колечком. — Не задерживайтесь, поскорее подходите к окошку! — в голосе дежурной явственно проступили официально-начальнические нотки, к которым она сама прислушивалась с нескрываемым удовольствием.

— Ты чего кричишь? — отразившись от холодных каменных стен гулким эхом, голос Анастасии Викторовны затих где-то под самым потолком, видимо, попав в сети махровой паутины, присохшей к потемневшей извести. — Такое ощущение, что на почте тьма народу!

— Так положено, когда вызываешь посетителя. — Катерина, тряхнув огненной копной волос, снизошла до объяснений, но, вероятно, невозмутимый тон Анастасии, не обратившей на её командный тон ни малейшего внимания, подействовал на неё отрезвляюще, потому что следующую фразу она произнесла гораздо спокойнее: — Ну-ка, Настасья, какой там у твоей Марьяны номер, повтори ещё разок, а то чтой-то я никак не соединюся. Г9 — что?

— Г-9-42-97, — заглядывая для верности в листочек, повторила Голубикина.

— Сорок два — девяносто се-е-емь, — нараспев произнесла Катерина, опуская голову и сверяя цифры с теми, что были записаны раньше. — Да нет, вроде правильно. Только там никто трубку не берёт.

— Это значит, дома никого нет? — уточнила Анастасия, и лицо её приняло печальное выражение.

— Ну да, — откинув со лба постоянно падающую на глаза рыжую спиральку волос, подтвердила Катерина. — А тебе именно сегодня горит? Может, в следующий раз дозвонишься?

— Не могу я, Кать, в следующий раз, мне именно сегодня нужно.

— А чего такая спешка? — оторвавшись от бумаг, телефонистка, она же и почтальонка в одном лице, с любопытством метнула на Голубикину через стекло острый, зацепистый взгляд, и её крохотные глазки, жадные до любой, хоть мало-мальски тянущей на сенсацию новости, сверкнули камушками отполированной бирюзы.

— Да ничего особенного, — отмахнулась Анастасия.

Объяснять телефонистке Катьке срочную причину, побудившую её уже второй час дозваниваться до Москвы, Голубикиной не хотелось, и вовсе не из-за того, что она наивно полагала сохранить свою новость в тайне. В том, что, одурев от скуки, первая райцентровская сплетница станет подслушивать у трубки, Анастасия не сомневалась, просто, не питая особой любви к рыжей всклоченной скандалистке за окошком, предпочитала, как и все, держаться от неё подальше.

Особой любви к Катьке не питал никто, не только озерковские, но и жившие в соседних деревнях и территориально прикреплённые к райцентровской почте. Самодуристая и нетерпимая Катька никогда не была подарком, но в те дни, когда ей выпадало счастье развозить пенсии по отдалённым районам, её отвратительная натура вылезала наружу вся, без остатка.

Заставляя прождать себя добрую половину дня, Катерина приезжала в деревню уже тогда, когда солнце давно перекинулось через макушки тополей и начинало клониться к закату. Она ощущала себя чуть ли не благодетельницей человечества и входила в дом без стука, не сняв грязной обуви, нисколько не сомневаясь в том, что уже за одно её появление хозяева должны быть благодарны создателю до гробовой доски. Уложив объёмные студенистые телеса на стул, она доставала из синей сумки общую ведомость и, подолгу водя по ней тёмным заскорузлым пальцем с обломанным грязным ногтем, тщательно сверяла номера паспортов. Убедившись в правильности бумаг, Катерина мусолила подушечку пальца об язык и начинала отсчитывать деньги.

Считала Катька не спеша, подолгу отделяя каждую купюру от общей стопки и бесшумно шевеля толстыми колбасками малиновых губ, а сосчитав, переворачивала деньги на другую сторону и начинала проверку сызнова. Удостоверившись в том, что нет никакой ошибки, Катерина делила тощую стопочку бумажек на три неравные части и, заставив стариков расписаться в графе получения, принималась за окончательный расчёт.

Самая тоненькая и скромная стопочка, состоящая всего-навсего из одной рублёвой бумажки, предназначалась для того, чтобы донельзя обрадованные её приходом хозяева, не дай Бог, не забыли о таком прекрасном человеческом качестве, как благодарность, и облегчили свою душу добрым деянием.

Вторая и третья стопочки были приблизительно равными как по количеству купюр, так и по их номиналу, но предназначались они абсолютно для разных целей. Одна из них через несколько минут должна была перейти в полную собственность указанной в паспорте личности, а потому, подобно отрезанному ломтю, ценности не представляла, зато вторая, надёжно прикрытая могучей Катькиной дланью, и была тем камнем преткновения, из-за которого происходили все неприятности.