Марина Юденич - Доля ангелов

Но ненадолго.

Она и теперь работала в том же институте, старшим научным сотрудником. Успела защитить диссертацию.

Ей платили зарплату, равную примерно половине тех денег, что стоил обед, съеденный нами в ресторане «Maksim’s» — на углу Манежной и Тверской.

Теперь московского «Maksim’s» больше нет. А жаль. Он был уютным и вкусным.

Мы, кстати, хорошо посидели в тот раз и выпили, разумеется, бутылку моего любимого розового «Cristal».

И может, оттого, что легкий хмель растрепал чувства и развязал язык, я задала неуместный, к тому же едва ли не риторический вопрос.

Во-первых, потому что следовало бы пощадить Майкины чувства.

Во-вторых, в силу собственного глубокого убеждения. Человек — какая бы напасть ни случилась — обязан бороться. Биться до последнего. Любой ценой держаться на плаву. Идти на что угодно, но только не сидеть сложа руки, проклиная невезение и проливая слезы.

— Послушай, а какого, собственно, дьявола ты до сих пор торчишь в этом своем НИИ?

Она взглянула затравленно.

— А где еще я нужна?

— Юрист? С университетским образованием? Кандидатской степенью? Твоими мозгами, наконец?

— Ты не помнишь, конечно, но со студенческой скамьи я занималась государственным правом. Знаешь, как звучит тема моей диссертации? Советская социалистическая федерация как оптимальная форма государственного устройства… Ладно… зачем повторять всякую галиматью? Смешно, да?

Она заплакала.

Стыдливо отвернула лицо к окну, но там, за окном, была улица, как всегда, запруженная народом.

Народ заглядывал в большие нарядные окна, не скрывая любопытства. Кто там ест, пьет, с кем общается в дорогом ресторане?

Она испуганно отпрянула от окна, взглянула на меня — совсем уж потерянно и жалко.

— Совсем не смешно. Все учили эту галиматью про совершенные социалистические формы. Ничего, переучились на ходу.

— Я не переучусь.

— С чего ты взяла?

— Пыталась. Не раз. Рассылала анкеты. Разносила. Знакомые пристраивали в какие-то фирмы. Резюме, как теперь говорят. Потом — ходила на собеседование. Интервью. Везде одно и то же: «Вам необходимо освоить новую нормативную базу. Хозяйственное право, финансовое, международное…»

— Так освой! Ты же хорошо училась.

— Плохо.

— Не поняла?

— Я не училась. Я зубрила. Понимаешь, постигала задницей. Теперь так не получится. Годы не те. И материал не тот. Этот — не заучишь. Соображать надо. А я не могу. Ни строчки не могу усвоить. Ничего не лезет в голову. Господи! Если бы ты знала, как я ненавижу эту проклятую юриспруденцию!

— Но зачем же тогда…

— …пошла на юридический, хочешь сказать? Потому что семья… традиции… преемственность. Боже мой, я их тоже теперь ненавижу. Представляешь? Отца, деда, мать — всех… С их идиотским идеализмом.

— Так, приехали. Погоди. Про это поговорим как-нибудь в другой раз. Не обижайся, но если теперь удариться в эмоции, я вряд ли смогу помочь. К тому же ошибки предков — дело прошлое. Что за толк швырять камни вслед поезду, который давно ушел?

— А в чем вообще есть толк?

— В том, что тебя ничего не связывает с профессией. Ни любовь, ни привязанность. О перспективах нет и речи. Только времени потраченного жаль. Ну так следует по крайней мере сделать надлежащие выводы.

— Я не понимаю.

— Вот и я не понимаю, во имя чего ты продолжаешь транжирить жизнь. Годы, между прочим, идут, извини уж за банальность.

— Но что я могу?

— Все, что угодно! Но сначала остановись, проснись, пошли свою академическую богадельню куда подальше. Займись делом.

— Каким?!

— Не знаю. Выбирай. Переквалифицируйся, как говорили раньше. Теперь говорят — вертись. Торгуй газетами, пивом, сигаретами в подземном переходе. Съезди в Турцию, купи кожаные куртки, спортивные костюмы, трикотажные шмотки — продай в Москве на рынке.

— А денег на Турцию где взять? Сэкономить на завтраках? Не получится — потому что завтраков практически нет. Макароны вареные присыпаю слегка тертым сыром, масла сливочного кусочек, крохотный такой — помнишь? — как раньше в столовых давали. И чай. Правда, с сахаром, Бога гневить не буду. С сахаром. Такой вот готовлю завтрак. Каждый день. Мужу… он, кстати, в той же академической богадельне штаны протирает, за еще меньшие деньги, между прочим. Потому что до мэнээса только дослужился. Сыну-восьмикласснику. На чем же здесь сэкономишь? А насчет сигарет и пива… Посмотри на меня, ты правда думаешь, что я смогу… в подземном переходе? Не из гордости, конечно… Какая уж теперь гордость? Хотя представить трудно — с сигаретами, у грязной стены. Бомжи рядом, нищие побирушки… Но я не об этом. Это — как теперь говорят — мои проблемы. Я вообще, в принципе. Ты же умная, у тебя опыт, успех… Ты людей должна видеть насквозь, как на ладони. Кто чего стоит, на что способен. Посмотри на меня! Я действительно приживусь в подземном переходе? Заработаю хоть копейку? Меня не прибьют в первый же день? Не отнимут последнее? Не заберут в милицию?

Слезы высохли, и даже лицо разрумянилось.

Немолодое, осунувшееся, нездоровое лицо. Кстати — я не сразу узнала ее сегодня.

Позже, исподволь, пару раз заглянула в зеркало, пытаясь сравнить, а вернее, боясь обнаружить у себя те же неумолимые приметы.

И вздохнула с облегчением — ничего похожего не наблюдалось.

В чем, кстати, нет генетического чуда или большой моей заслуги. Титанического, к примеру, труда. Антон однажды — в очередном припадке жадности — подсчитал: на поддержание внешности трачу около сорока тысяч долларов в год.

Вернее, тратила.

Теперь, надо полагать, камешек сорвется, покатится с горы — погоня за неузнаваемо постаревшей Майкой будет короткой. И займет совсем не много времени.

Красота не требует жертв. Это теза времен тугих корсетов на китовом усе, дышать в которых было почти невозможно, а двигаться — в высшей степени затруднительно.

В наши дни красота требует финансовых вложений. И только.

Впрочем, эти мысли пришли много позже.

Тогда — упоительное сознание очевидного собственного превосходства. Более — ничего.

Правда, Майкино разрумянившееся лицо разглядывала уже по другому поводу.

Она права: очень важно понять на старте, кто на что способен, чего — не сможет выполнить никогда. По определению.

Я поняла.

Идея отправить Майку торговать в переходе оказалась действительно не самой удачной.

Турецкий вариант был немногим лучше.

Я умею признавать ошибки.

— Нет, не приживешься.

— Вот именно. И что в таком случае делать?

— А что тебе вообще хотелось бы делать?

— В каком смысле? — Майка оторопела. Беседа из русла унылой необходимости внезапно вырвалась на оперативный простор.

— В прямом. Кем хотела бы стать?