Марина Юденич - Доля ангелов

— Вроде так. Хотя странно. Последнее время Антон без охраны — ни шагу. А за границей нанимал вдобавок пару тамошних спецов. Разумно, между прочим. И внешний эффект — весьма. Двое, знаешь, таких черных гоблинов по бокам. Впечатляет.

— А не знаешь, случайно, где именно он шатался во Франции?

— Понятия не имею. Да и где там особо шататься-то: замки Луары, гастрономический тур по Бургундии, Бордо, Лазурный берег, Сардиния, Корсика, Нормандия… Хм, вообще-то прилично набегает местечек. Но так ведь это выяснить совсем не проблема. Тебе когда нужно?

— Сейчас.

— Тогда не обессудь, вынужден звякнуть известной особе. Твой слух не оскорбит?..

— Не оскорбит, и даже… Знаешь, Птаха, ты устрой, пожалуйста, так, чтобы мы с ней увиделись. Прямо сейчас.

— Это еще зачем? Я спрошу — она ответит. Ты что, мне не веришь?

— Я тебе верю. Но ты еще не читал этого. Потому — объяснять долго.

— А ты попробуй. Вкратце, телеграфным стилем. Не люблю, знаешь ли, импульсивных решений. Тем более — твоих. Побаиваюсь. Сделай милость, успокой старика.

— Хорошо. Вкратце: мне сейчас не так уж важно, где и с кем именно Антон был во Франции. Важнее: что там произошло?

— С ним?

— С ним. Или — вообще. Может, кстати, ничего из ряда вон выходящего не происходило, по крайней мере для всех прочих. Но они — прочие — были вместе с ним. И значит, видели кое-что… Не могли не видеть.

— Что видели?

— Замки, лестницы, парки… пейзажи, интерьеры… Не знаю. Что-то же они там видели?

— И сейчас тебе кажется, что это важно?

— Именно так.

— После того как прочла Антонов опус?

— Да.

— Хорошо. Я устрою вам встречу. Прямо сейчас. Только…

— Неприкосновенность шевелюры гарантирую.

— Фу! Об этом я даже не думал.

— Потому что ты не женщина.

— Справедливо. Однако ж мордобитие я в принципе исключил отнюдь не поэтому.

— Интересно — почему?

— Ничего интересного. С какой, собственно, стати ты станешь цепляться за ее шевелюру? Отсутствие мотива, матушка, — еще не отсутствие состава, но серьезный изъян в структуре обвинения. Тебе ведь это совершенно безразлично. Теперь — тем более. Да и прежде, думаю, не слишком беспокоило. Разве что в прошлом. Далеком-предалеком. Чего уж сейчас-то трепать шевелюру?

— Но у нее-то — не в прошлом?

— У нее — нет. — Птаха смотрит на меня серьезно и укоризненно. — Ей, знаешь ли, сейчас не до потасовок… В общем, горе у нее, хотя тебе, наверное, не слишком приятно это слышать.

Ошибается Птаха.

Мне безразлично. Параллельно, как говорил Антон.

Горюет — так что же? Мало ли народу печалится теперь на планете!

Пусть горюет сколько душе угодно.

Главное — чтобы заговорила, рассказала.

А еще главнее — чтобы было о чем рассказать.

Искомое порой является неожиданно, совсем не там, где собираются искать.

Так и вышло.

Не без колебаний, к тому же заметно волнуясь, Птаха исполнил все, как требовалось.

Она, «девица на замену» — так обозначился когда-то в сознании образ и, надо сказать, прижился вполне, — похоже, не колебалась и даже не задавала вопросов.

Встреча была назначена. И предстояла уже через пару часов.

Совершенно свободных.

Процесс искупления чужой вины, возврата чужих долгов и собственного поэтапного социального самоубийства уверенно катится по накатанной колее. Независимый, неуклонный и неумолимый.

Моего присутствия уже почти не требуется.

Внушительный том «Желтых страниц» — первое, что бросается в глаза в приемной.

Забавно.

Справочник наверняка был здесь всегда. Просто у меня не было в нем нужды. Теперь возникла. Едва ли не подсознательно.

Пункт номер четыре из утреннего списка — туроператор. Индивидуальный тур. Разумеется, во Францию, правда, еще не известно, куда именно, но это вопрос времени.

Двух часов, если быть точной.

Пока — не случайно же книжка попалась на глаза — можно просто проглядеть туристические агентства. Наверняка их тьма-тьмущая. Проще, наверное, расспросить знакомых. Того же Птаху, к примеру.

Но время есть.

И толстая книжка дешевой газетной бумаги уже на столе, раскрылась — между прочим, нечаянно — на букву «Т».

Бог мой, как погано, наверное, ощущают себя сегодня клерки бывшего советского «Интуриста» — когда-то великого и могучего. А главное — единственного в огромной стране. Сколько людей, трепеща, униженно обивали пороги нашей «конторы Кука» в вечном стремлении познать иные края, океаны и континенты — или на крайний случай разжиться парой приличных джинсов и пакетиком жвачки. Иное дело — теперь. Клоны Кука числом несколько сотен — только в Москве — наперебой зазывают путешественников в самые экзотические уголки планеты.

Без особого усердия листаю тонкие страницы — бесконечные «…туры», «…вояжи», «…трэвелы».

Уже рябит в глазах.

И вдруг — знакомое лицо в толпе. В океане чужих и чуждых физиономий. Мимолетно, вскользь. К тому же почти забытое. Кто-то — из прошлой жизни.

«Майя-тур».

Разумеется, «тур», как иначе на этой странице?

А вот Майя…

Майка Печенина.

Она училась со мной на юрфаке. Не подруга и даже не приятельница — однокурсница. Человек, впрочем, симпатичный, неглупый, веселый, в мелких гадостях, равно как и большом свинстве, не замеченный. Иногда мы ходили за компанию есть пирожки в стекляшку напротив «Библиотеки», курили на глухой лестничной площадке, трепались о чем-то мимолетном. Потом — как бывает обычно — потерялись, немедленно после государственных экзаменов и выпускного загула. И встретились, как — опять же! — случается чаще всего, неожиданно, на улице. Вернее, на «зебре» пешеходного перехода. Между прочим, в двух шагах от стен alma mater…

Я опаздывала на открытие какой-то выставки в Манеже. Официальной и официозной, потому — в присутствии высоких особ.

Опаздывать — стало быть — не с руки.

Но машины ползли черепашьим ходом.

Чертыхаясь, я выскочила у светофора.

Мчать к парадному подъезду рысью было — понятное дело — не слишком приятно. Выбирать, однако ж, не приходилось.

Слава Богу, горел зеленый, толпа деловито шлепала по переходу. Обгоняя зевак, я старательно перепрыгивала лужи: грязные туфли на сияющем паркете — зрелище безобразное.

Тихий оклик откуда-то сбоку — надо ли говорить? — был некстати.

На ее, Майкино, счастье, в пригласительном билете предусмотрено, как принято, два лица. А второе — Антоново — на ту пору отсутствовало в стране.

Мы не опоздали, хотя этого, разумеется, никто не заметил. Церемония чинно двинулась по наезженной колее.

Появилось время поговорить.

Разговор, однако, получился невеселым.

Я помнила, что она училась хорошо, подавала надежды, которые и сбылись поначалу: по распределению Майка попала в серьезный академический институт. Открылись — что называется — перспективы.