Марина Юденич - Доля ангелов

Довольно странный — если судить, руководствуясь формальной логикой.

Теперь, впрочем, не до нее.

Выходит следующее.

1. D’Azay — полная информация.

2. Поездки Антона за последний год.

3. Люди:

— Птаха

— Гена

— девица

— психоаналитик (хороший)

— туроператор

— специалист по паранормальным явлениям — (?)

Выходит совсем не сложно и — если не случится никаких неожиданных открытий — займет немного времени.

По крайней мере будет чем отвлечься, принимая очередную порцию яда.

Предложение позавтракать где-нибудь не удивляет Птаху и уж тем более не застает врасплох.

Время — самое что ни на есть располагающее: начало десятого.

Выбираем «Пушкин» — там пирожки отменные, народу в этот час немного, и офис — опять же! — в десяти минутах езды, при условии, что трафик на Тверской будет не слишком плотным.

Столик — в углу, у окна, маленький, на двоих — хорош для завтрака. Уютно, почти по-домашнему.

— Роман? — Птаха смотрит на меня так, как если бы снова зашла речь об африканском контракте. С изумлением, в котором отчетливо скользит проблеск некоторого медицинского интереса. Или сомнения. Озабоченности. Не суть. Так обычно смотрят врачи на больных, состояние которых внезапно и необъяснимо ухудшилось. А дело вроде бы шло на поправку.

— Ну, повесть… Какая разница? Литературное произведение.

— Написанное Антоном?

— И почти опубликованное. Кстати, тебе ничего не известно об издательстве «Премьер-пресс»?

— Нет. Но ты же понимаешь, где мы — и где издательские дела.

— Понимаю. Пересечений не наблюдалось.

— Официальных — по крайней мере — точно. Я бы знал.

— Выходит, не знал. Он подписывал контракт как частное лицо.

— Ты уверена? — Снова врачебные интонации, вкрадчиво, мягко, не слишком принимая всерьез.

— В чем, собственно? В том, что подписан контракт? Да. Я его видела собственными глазами. Подпись Антона тоже. Экспертизы, разумеется, не было. Но уж Тошину-то руку я знаю как свою. Впрочем, не тебе про это рассказывать.

— Да уж, не мне.

Мы усмехаемся одновременно, одному и тому же воспоминанию, а вернее — воспоминаниям.

Были времена — вследствие устойчивой недееспособности субъекта, то бишь затяжного, мертвецкого Антонова пьянства, сопряженного с очередным «забегом в ширину», — подписывать серьезные документы приходилось мне. Подделывая — попросту говоря — подпись. Бывали ситуации более рискованные — Антон куражился, отказываясь заключать заведомо выгодные сделки, нарушал принятые обязательства, ломал сложившиеся схемы. Был зол, хандрил, пил, пребывал в дурном расположении духа — причин для совершения откровенных, если не сказать рискованных, глупостей в его арсенале всегда хватало. Потом — жестоко каялся, кусал локти, бился головой о стену. Утраченного было не вернуть.

Однако ж не всегда.

Случалось, не было утраты, все складывалось наилучшим образом. Никто не догадывался о приступе идиотского, разрушительного упрямства, ибо в нужное время в нужном месте появлялась подпись господина Полонского.

Вернее — копия, выполненная госпожой Полонской с искусством опытного фальшивомонетчика. Знал об этом, как правило, только один человек — Птаха.

Теперь он усмехается, вспоминая прошлое.

Впрочем, недолго — настоящее увлекает гораздо больше. И тревожит, похоже.

С чего бы это?

— Значит, контракт существует и подписан Антоном. А издательство?

— Тоже существует. В реальном измерении, внешне — вполне респектабельное. Впрочем, можешь навести справки.

— Наведу, можешь не сомневаться. А ты, стало быть, там уже побывала? — В голосе Птахи отчетливо сквозит обида.

Я понимаю.

С того момента как мы обнялись, сойдясь в черно-фиолетовом пространстве, и долго говорили потом в маленьком кафе на Никитской — с той самой поры не было между нами секретов. И даже недоговоренностей не случалось.

Теперь вот, выходит, появились.

Я понимаю.

Но что-то внутри, в глубинах сознания, чему названия нет — возможно, интуиция, предчувствие или предвидение, — упрямо твердит: молчи. Делай, как говорю.

И я молчу.

Что-то говорю, разумеется.

Но большего — недоговариваю.

— Побывала. Не далее как вчера.

— И что?

— Тебя интересуют впечатления?

— Нет. Что ты намерена… с этим делать?

— Теряешь профессиональную форму, Юра. Контракт подписан Антоном. Вступил — как говорят коллеги — в законную силу. При чем здесь мои намерения?

— Зачем-то же все-таки ты к ним потащилась?

— За гонораром.

— Смешно.

— Тебе смешно. А мне, между прочим, странно.

— Что именно?

— То, что тебе смешно.

— Не понял.

— Ладно. Зайдем с другого конца: тебе, Юра, что же, совсем не интересно, что такое написал Антон?

— Вот ты о чем… Откровенно? Не очень. И знаешь почему?

— Теряюсь в догадках.

— А все просто на самом-то деле. Я очень хорошо представляю себе то, что накропал Антон Васильевич. Так сказать, напоследок. Ни секунды не сомневаюсь: хлопнул дверью. Основательно. С потолков наверняка посыплется штукатурка. И каких потолков! То есть в каких кабинетах. Или будуарах. Ну что смотришь? Я прав? И никаких странностей.

— Странностей действительно поубавилось. А насчет правоты… Увы, Юра. Должна разочаровать.

— Не верю. Чем еще мог разродиться наш незабвенный, кроме как откровениями великого ублюдка? Теперь, кстати, изрядно в ходу: записки гулящих девок, заметки мелких пакостников — в глянце, в документальном формате.

— Холодно, Юра. Вечная мерзлота.

— Детектив?

— Ничуть не теплее.

— Что-то из серии — как стать миллионером. Практическое пособие для начинающих.

— Северный полюс.

— Сдаюсь. И знаешь, ты была права насчет любопытства. Разбужено. Я бы даже сказал, разгорается со страшной силой.

— Потерпи немного, погаснет. А может — наоборот.

— Интригуешь?

— Даже не думаю. Вот она, рукопись, в сумке. Отдам, как только ответишь на пару вопросов. Не хочу терять время, пока ты будешь наслаждаться высокой литературой.

— А она — высокая?

— Не мне судить. Издатели считают: может пойти.

— В смысле — иметь успех?

— Я просто цитирую. Дословно. Насчет смысла не думала, если честно.

— Ладно. Отложим творческую дискуссию. Что за вопросы?

— Последний год перед смертью Антон раза два ездил за границу. Я не ошибаюсь?

— Дай подумать. Ну… Да. Два. Если не считать последнего.

— Не считать. А куда, помнишь?

— Помню прекрасно. В Лондон — встречался с адвокатами. Я, как ты понимаешь, летал с ним. Потом — в Париж. А вернее — во Францию. Просто так, пошататься, попить винца. Но это уже без меня.

— А с кем?

— Ну, ты знаешь…

— Да брось, Юра. Неужели похоже на приступ запоздалой ревности? Мне нужны персоналии. Он, она… И — все, что ли?