Ольга Дрёмова - Танго втроём. Ветренное счастье

— Понятно… — вздохнув, Кирилл переложил портфель с документами в правую руку, а левую опустил в карман и, будто стараясь что-то найти, начал перебирать пальцами мелкие монеты и ключи. — Ну, а… сама-то ты как?

— Лучше всех, — Марья подняла на Кирилла свои огромные, серо-зелёные глаза и, видимо, хотела сказать что-то очень важное, но в последний момент передумала. — А ты как?

— У меня тоже в основном всё по-старому. Работаю под началом Артемия Николаевича, мотаюсь по командировкам, устаю очень. Любаша пока дома, с маленькой, в конце августа Аннушке уже исполнилось два. Минька через две недели вступает в комсомол, ему на сборе отряда первому из класса дали рекомендацию в райком, так что он у меня молодец.

— Как время быстро летит, вроде только-только вступал в октябрята, а уже — комсомолец.

— Чужие дети быстро растут, — не задумываясь, брякнул Кирилл и тут же почувствовал, как на него накатила холодная волна сожаления о допущенном промахе. — Ну, я хотел сказать…

— Я всё понимаю, ничего, ничего… — стараясь сгладить ситуацию, поспешно проговорила Марья, но от её нескладной торопливости неловкость только усилилась.

— Ты в Москве на один день или надолго? — ощущая себя не в своей тарелке, Кирилл попытался совершить окружной маневр и уйти от скользкой темы.

— У меня электричка через час с небольшим, так что можешь не переминаться с ноги на ногу, я тебя надолго не задержу, — с привычной прямотой проговорила Марья, и её губы опять виновато выгнулись.

— Машунь, ну о чём ты говоришь?

— Я пошутила, Кирюш.

Наверное, для обоих было бы легче просто разойтись в стороны, но, не зная, чем окончить тягостный и для того и для другого разговор, двое взрослых людей стояли у чугунного парапета, словно прикованные к нему неподъёмными цепями, и, выжимая из себя по капле пустые, ненужные слова, натянуто улыбались друг другу.

— Значит, скоро уезжаешь?

— Да, скоро.

— Что ж, счастливой дороги.

— Спасибо.

— Ну, я пойду? — ощущая, что повисшее между ними тягостное молчание буквально давит ему на плечи, Кирилл вскинул руку и, приподняв рукав плаща, бросил взгляд на часы.

— Конечно, — словно извиняясь за все свои былые и будущие промахи, Марья снова растянула губы в виноватой улыбке. — Если хочешь, я сегодня же, прямо с автобуса, зайду к Любиным родителям и передам им от вас привет.

— Не стоит. Хотя… как хочешь, — коротко мотнув головой, Кирилл заставил себя улыбнуться. — Рад был с тобой увидеться, Машенька.

Стараясь не выдать своего нетерпения, он нарочно медленно повернулся и зашагал в сторону дома. Ощущая спиной взгляд Марьи, он несколько раз порывался обернуться и, как полагается, помахать на прощание рукой, но не мог. Наконец, когда пора уже было сворачивать во внутренний двор, Кирилл заставил себя развернуться, но на том месте, где ещё минуту назад стояла Марья, уже никого не было. Растворясь в слепых московских сумерках, Марья неслышно ушла из его жизни, предоставляя ему идти своей дорогой, а Кирилл так и не смог для себя решить, рад он этому или нет.

— И скажи мне, Кирюшка, отчего это все бабы, какие ни на есть, такие пакостливые создания? — остановившись у калитки старого дома покойного Савелия, Филька взялся руками за потемневшие дощечки штакетника. — Вот растолкуй мне на милость, отчего такое дело происходит: к примеру, У одного всю жисть от баб отбою нет, хоть бери, в пучки вяжи да на рынок торговать ими ступай, а на другого ни одна завалящая бабёнка даже и глазом косить не жалает?

— Да ты, дядя Филипп, никак опять свататься ходил? — Кирилл отложил инструмент в сторону и подошёл к распахнутой настежь калитке. — Ты не стой за воротами, заглядывай. Сейчас я сигареты принесу, посидим, покурим, о жизни поговорим.

— Заходи — не заходи, разницы никаковской, — обречённо махнул рукой Филька, но в калитку всё же вошёл. — Вот наш поп намедни мне толковал, что, мол, мы, человеки то есть, какие ни на есть, все одинаковые, а ить врал, зараза, как сивый мерин! — обиженно шмыгнув сплюснутыми ноздрями, Филька уселся на покосившуюся лавку и закинул ногу на ногу. — Вот смотри, взять, к примеру, ту же Клавку Гречихину. Ну что уж в ней такого? Подумаешь, Тэтчер нашлася! Печка русская, инфекция в юбке, ядри её корень, а всё туда же, морду косорылит! Шестой десяток на излёте, а вона нос в какую фигу закладывает: фотографиею я, вишь ли, не вышел! — обведя указательным пальцем вокруг своего лица, Филька яростно сплюнул в траву и, причмокнув, со злостью выдернул из петли засаленного кургузого пиджачка жёлто-рыжий цветок кабачка. — Нет, Кирюшка, верно, на роду мне написано помереть холостым, тут уж ничего не попишешь, придётся доживать свой век неприкаянным бобылём.

— Какие твои годы, дядя Филипп, ещё успеешь, женишься.

— Дык на ком жениться-то? Клавка, зараза, мне сегодня дала от ворот — поворот, так скалкой по загривку обласкала, теперь хоть шеей не верти; Таисья померла по июлю, царство ей небесное, хорошая бабёшка была, незлобивая, рукодельная. А остальным я уже предлагался, да толку чуть.

— Подожди, а у Фаины ты был?

— Это у Огольцовой, что ли? — насупился Филька. — Дык она же старая, из неё, как из поролонового матраца, пылюха сыплется. На кой ляд мне эта старая перечница? Ни подштанников постирать, ни пинжака отутюжить, только ложкой может по тарелке долбить. Я что, себе вражина, такой раритет в дом волочить? — искренне возмутился Филька. — Мне бы чаво помоложе.

— Помоложе? Так Фаине всего семьдесят два исполнилось.

— Вот далась же тебе эта укладистая торба, да у неё одного интеллекта пудов на девять, а у меня и четырёх не наберётся! — всерьёз осерчал Филька. — И потом, мне в ентом годе только шестьдесят девять стукнет, я ж, можно сказать, ещё мужчина в самом соку, а эту рухлядь, Фаину, на вторсырьё, и то уже не возьмут — износ больно велик.

— Ну, как знаешь, дядя Филипп, но с такими запросами тебе и впрямь мыкаться до гробовой доски холостым, — развёл руками Кирилл и, бросив сигарету на траву, тщательно примял её каблуком сапога.

— Да пёс с ними, с бабами со всеми, вот, добра-то ещё — с лопатки не соскоблить, было б об чём говорить, — махнул рукой Филипп. — Ты мне поведай, Кира, лучше об другом. В деревне балакают, ты дом приехал с рук спускать. Скажи, врут люди али нет? И если не брешут, почём цену держать будешь?

— Тебе это для чего, дядя Филипп? — Кирилл уже потянулся за топором, но при последних словах обернулся и с интересом посмотрел на соседа. — Не иначе как у тебя на примете покупатель.

— А если и так? — по-мужицки хитро сощурился Филька. — Так почём отдавать решил?

— Это смотря кому, — неопределённо протянул Кирилл.

— А коли я тебе скажу, что думаю дом покойного Савелия для себя взять? — бросил пробный камень Филька.