Гарольд Роббинс - Мечты умирают первыми. Бегство из Занаду

— Что ты действительно взялся за ум и очень напряженно работаешь. Ему бы следовало знать тебя лучше. Ты наверняка просадил все его деньги.

— Чепуха, мама. Давай лучше к делу. Зачем ты звонишь?

— Сегодня четвертая годовщина со дня смерти твоего отца. Мне кажется, что нам следовало бы поужинать вместе — ты, Джон и я.

— Это его не вернет, мама.

— Знаю. Но совместный ужин в день смерти твоего отца — наша память о нем. В восемь, договорились?

— О’кей.

— Надень галстук, если он у тебя еще есть. У меня новый дворецкий. Я не хочу, чтобы он счел моего сына лодырем.

С этими словами она повесила трубку.

— Это была моя мать, — сообщил я Верите, протягивая руку за сигаретой.

— Знаю, — сказала она и чиркнула спичкой. — Ты, когда крепко спишь, похож на ребенка. Мне ужасно не хотелось тебя будить.

— Что это? — спросил я, услышав шум на кухне.

— Не знаю. Ты не ждал, что Бобби вернется на ночь?

Я покачал головой и вылез из кровати. Стоило открыть дверь спальни, как до меня донесся аромат жарящегося бекона. Я прошел на кухню.

Бобби стоял у плиты.

— Возвращайся в кровать. Я подам завтрак, — сказал он, не поворачивая головы.

— Бобби занят, — сообщил я Верите, вернувшись в спальню.

— Пожалуй, я все-таки что-нибудь накину, — улыбнулась она.

Но только она встала с кровати, как дверь открылась. Верита мигом прыгнула обратно и прикрыла грудь рубашкой. Бобби вошел с широкой улыбкой в костюме дворецкого: брюки, собранные у щиколоток, широкий сюртук и галстук-бабочка. В руках у него был белый поднос с завтраком.

— Завтрак подан, сэр, — возвестил он, переступая через порог.

Послышалось чье-то фырканье, и из-за спины Бобби возникла Дениза в форме французской горничной: черное блестящее мини-платье в обтяжку, черный капрон, тонкий белый фартук и шляпка. В руках у нее тоже был поднос.

— Завтрак подан, мадам, — хихикнув, объявила она.

Они торжественно опустили подносы к нам на колени.

— Какого черта происходит? — поинтересовался я у Бобби.

Он улыбнулся еще шире.

— Пей свой сок с шампанским. Сегодня знаменательный день. — Его губы не могли сдержать улыбку. И его рука полезла во внутренний карман сюртука за сложенной газетой. — Утренняя газета, сэр. Первый оттиск из типографии.

Я посмотрел на броский черный заголовок: «Голливуд экспресс». Ниже шла двухцветная фотография Денизы, вылезающей из автобуса на станции Грейхаунд. Через нее бежала надпись: «В ГОРОДЕ НОВАЯ ДЕВОЧКА!»

— Ты уже раздобыл! — возбужденно заорал я.

— Мы смотались в типографию к шести, — со смехом пояснил Бобби.

— Господи, — пробормотал я, листая страницы. Все-таки одно дело — возиться с макетом, гранками, и совсем другое — держать в руках настоящую газету. От нее словно било током.

— Нравится? — спросил Бобби.

— Эй! — завопил я вместо ответа на вопрос. — Звони Перски. Пусть катится сюда и начинает распространение.

— Он уже здесь. Первые пять тысяч экземпляров едут к Ронци.

Бобби сходил еще за двумя бокалами апельсинового сока с шампанским и протянул один Денизе.

— За «Голливуд экспресс»! Пусть он никогда не слетит под откос!

Странно, но я так и не мог поверить, что все это происходит не во сне. Я еще раз пробежался по страницам и остановился на развороте. Там была Дениза: голая и очень красивая. На всех страницах с фотографий буквально фонтанировала здоровая деревенская чувственность — этакая невинная сексуальность, которая говорит сама за себя.

На Вериту газета произвела сходное впечатление.

— Что ты думаешь? — спросил я ее.

— Думаю, что сегодня я оплачу все счета, — просто сказала она.

— Иллюстрации просто сенсационны, Бобби. И знаешь, Дениза, я буквально не могу поверить, что ты такая красивая.

Она мило улыбнулась.

— Спасибо. Я ужасно боялась, что фотографии не получатся.

— Она боялась, что покажет на них слишком много. Пришлось уговаривать, что это уже моя забота.

— Ретушировал?

Бобби потряс головой:

— Ты же сам сказал: никакой ретуши. Я просто взял правильный ракурс. Получилось чувственно, как считаешь?

Я ухмыльнулся.

— Можешь разрекламировать себя, как знаток цыпочкиных передниц. Будешь их причесывать и грести деньги лопатой.

Внезапно я почувствовал зверский голод и набросился на яичницу с беконом.

— А вы? — пробормотал я, немного погодя между глотками. — Вы уже завтракали?

— Я уж было решил, что ты так и не спросишь, — бросил через плечо Бобби, вылетая из комнаты. Спустя несколько секунд он вернулся с другим подносом.

Они с Денизой забрались на кровать и сели, скрестив ноги, лицом к нам. В голове у меня что-то щелкнуло.

— А как реклама твоего отца? — спросил я у Бобби. — Я так ее и не видел.

— Мы вставили ее вчера поздно вечером. В заднем углу.

Я перевернул газету. Обычная фотография улыбающегося преподобного Сэма, которую я неоднократно видел в самых разных изданиях, но текст отличался кардинально. Всего две простые строчки под броским заголовком «ЦЕРКОВЬ СЕМИ УРОВНЕЙ», которые гласили: «Что вы творите со своими телами — ваше дело. Что вы творите со своими душами — наше. Мы поможем вам найти Господа на ваших условиях».

— Он действительно так думает, Бобби?

— Да, — ответила за него Дениза. — Я сказала ему, что собираюсь сниматься. Он не возражал. А еще я рассказала ему о моих чувствах к тебе.

— Это-то тут при чем?

Она улыбнулась.

— Ты, наверное, забыл. — С этими словами она перегнулась через поднос и поцеловала меня в губы. — Мне сегодня исполнилось восемнадцать.

Дистанция между Голливудом и Бел-Эйром составляет миллион долларов. Когда я проехал через главные ворота, патрульные не удостоили меня даже взглядом, поскольку я вел «роллс» Бобби, что являлось автоматическим пропуском. Впрочем, без задержки пускались также «кадиллаки» и «линкольны-континентали». Я вывернул на шоссе Стоун-Каньон, которое вело к дому моей матери.

Улицы были темны и пустынны. В окнах светились огни, но оттуда не доносилось ни звука. Автомобиль Лонегана уже стоял на парковочной площади перед домом моей матери: большой черный «кадиллак», к которому лениво прислонился шофер. Я затормозил рядом и вылез. Парень поглядел на меня с любопытством. Наверное, «роллс», строгий костюм и галстук сразили его наповал, потому что он сделал вид, будто встречает меня впервые.

Я тронул кнопку звонка. Раздался мелодичный перезвон колокольчиков. Дверь открыл незнакомый дворецкий.

— Я Гарис, — бросил я, проходя внутрь.

Его лицо не выражало никаких эмоций.

— Мистер Лонеган в библиотеке. Ваша мать спустится через минуту.

Ничего особенного. Восемь часов ровно означали, что мать будет готова к восьми тридцати.