Гарольд Роббинс - Мечты умирают первыми. Бегство из Занаду

— Всего шестьдесят пять тысяч долларов, — подытожил я.

— Иисусе! — прошептал он, глядя на желтый листок с аккуратными записями Вериты. — Я знал, что очень много, но столько… Это ужасно!

— Фактически вам абсолютно нечего продавать, — мягко заметила Верита. — Вам остается только объявить себя банкротом.

Перски пристально посмотрел на нее.

— Банкротство освободит меня от уплаты налогов?

— Нет. Налоги не прощаются.

— Как и задолженности Лонегану. Во всяком случае, если вам дорога своя шкура, — мрачно сказал он и, не договорив, повернулся ко мне. — Что будем делать?

Мне стало его жаль. Потом вспыхнуло раздражение. Что-то я больно жалостливый. Даже во Вьетнаме мне было жалко тех, кто попадал в перекрестье моего оптического прицела. Сперва я не мог нажать на курок, пока по кустарнику вокруг меня не начинали щелкать пули. Только тогда я осознавал, что тип в прицеле — мой враг, и жалость исчезала. Я нажимал на курок. Автоматическая очередь перерезала его почти надвое… Мне незачем было испытывать жалость там, нет смысла чувствовать ее и здесь: ни к тому пацану, который пытался ударить меня прошлой ночью, ни к этой ослиной морде, которая сгорает от желания подсунуть меня Лонегану вместо себя.

— Пойдем, — сказал я Верите. — Обойдемся без «Голливуд экспресс».

Она встала. Перски вцепился в мою руку:

— Но Лонеган сказал…

Я грубо стряхнул его.

— Чихать мне на его слова. Если Лонегану нужна твоя газета, пусть сам ее и покупает. На свои деньги, а не на мои.

— Инкассатор вернется за вами в семь. Что мне передать ему?

— Что слышал. Пусть доложит Лонегану. А я пошел домой.

Верита оставила свою машину перед моим домом, так что нам действительно пришлось возвращаться пешком. Это заняло около часа.

— Я к себе, — сказала она, когда мы наконец добрались.

— Нет, поднимайся ко мне. У меня есть бутылка вина. Освежимся. Мне хочется отблагодарить тебя.

Она улыбнулась.

— Забавно. Я училась этой работе шесть лет, и лишь сегодня мне впервые выпал случай применить свои знания на практике.

Меня внезапно толкнуло:

— Ты говоришь не как чикано!

— Акцент для конторы по безработице, — рассмеялась она. — Бухгалтера ворочают языком иначе.

Я проникся к мексиканке уважением.

— Пошли. Обещаю, что мы будем говорить только по-американски.

Верита искоса поглядела на меня.

— А… мальчишка?

Я улыбнулся в ответ:

— Он, наверное, уже ушел.

Но я ошибся.

Стоило открыть дверь, как нас приветствовал восхитительный аромат жареного мяса. Стол был накрыт на двоих: фарфор, хрусталь, лен, литое серебро столовых приборов и подсвечников.

— Кучеряво живешь, — глянула на меня Верита.

— Впервые все это вижу! У меня ничего подобного нет.

Я ринулся в кухню. Давешний парень стоял у плиты. Одет он был в легкий клетчатый жакет и белые льняные слаксы, а воротник шелковой рубашки аккуратно стягивал фуляр святого Лаврентия. На звук моих шагов парень оглянулся.

— Обед будет через двадцать минут, — возвестил он с широкой улыбкой. — Возвращайся пока в гостиную и отдыхай. Я сейчас приготовлю коктейли.

Я молча повернулся и вышел из кухни.

— Он говорит, что сейчас приготовит коктейли, — подавленно объявил я Верите.

— Кажется, ты сделал неплохое приобретение, — улыбнулась она.

Парень возник из дверей кухни, подошел к маленькому бару в стене и открыл его. На полке красовался целый ряд бутылок: водка, джин, скотч, вермут. Парень молча достал из золотого ведра лед, положил его в бокал и налил скотч.

— Ты ведь предпочитаешь именно это, верно? — спросил он у меня.

Я кивнул и взял бокал.

— Что вы предпочитаете? — обратился он к Верите.

— Водку с тоником? — вопросительно произнесла она.

Парень кивнул и извлек с нижней полки бутылку тоника, затем быстро приготовил коктейль для Вериты. Она машинально взяла бокал, и мы оба застыли, глядя на него. Парень сделал приглашающий жест в сторону кушетки.

— Я сделал несколько сигарет с марихуаной. Они в коробке на кофейном столике. Сделайте пару затяжек, чтобы расслабиться. У вас обоих очень напряженный вид.

— Эй! — нерешительно позвал я, когда он снова направился было в кухню.

— Да?

— Откуда все это взялось?

— Я заказал по телефону.

— Заказал? Просто так?.. Позвонил, и все?

Парень кивнул.

— Они были очень любезны. Я просил поторопиться, чтобы успеть к обеду.

— И у тебя не спросили денег? — подозрительно поинтересовался я.

— Зачем? Я подписал чек.

Я начал закипать.

— А тебе не пришло в голову, каким образом мне за все это придется расплачиваться? У меня же нет ни гроша!

— Это не важно. Я говорил тебе, что я богат.

— Когда?

— Прошлой ночью. Разве ты не помнишь?

— Абсолютно ничего не помню, — покачал я головой.

— Ты читал стихи, окно было открыто, начинался дождь. Ты был гол и сказал, что Господь смывает с тебя грехи. Это было так красиво… Затем ты заплакал и сказал, что весь мир сошел с ума из-за денег и что, если бы каждый рождался богатым, не было бы никаких проблем. И ты пожалел меня. Именно тогда я тебя и полюбил. Меня еще никто никогда не жалел.

— А, чепуха, — пробормотал я. — Наверное, у меня просто шарики за ролики заехали.

— Ничего подобного, — живо возразил он. — Ты дал мне возможность взглянуть на мир гораздо яснее, чем я делал это прежде.

— Я?!

Он кивнул.

— Я позвонил отцу и сказал, что прощаю его.

У меня в голове была полная каша. Очевидно, и выражение лица соответствующее.

— Ты в самом деле ничего не помнишь? — спросил он.

Я покачал головой.

— Ты ловил попутку на бульваре Голливуд…

В мозгах у меня внезапно что-то щелкнуло:

— Серебристо-голубой «роллс» с откидным верхом?

— Да. Я остановился, чтобы подобрать тебя, и мы разговорились. Я предложил отвезти тебя до самого дома, но ты сказал, что там такую машину обязательно обворуют. Поэтому мы поставили ее в гараж за несколько кварталов.

Я постепенно стал припоминать события прошлой ночи. Мы заглянули в винный магазинчик, где он заплатил за несколько бутылок вина, потом отправились в мою квартиру и долго разговаривали. В основном об его отце, который никак не мог смириться с тем, что его сын «голубой». И еще он постоянно прятал его существование от своей паствы. В конце концов преподобный Сэм Гэннон был знаменит так же, как Билл Грахам, Орал Робертс и Кэтрин Кульман вместе взятые. Чуть ли не каждую неделю он возникал на телевизионных экранах, вещая миру, что Господь исцеляет все. Однако даже сам Господь был бы не в силах исправить своего сына. Во всяком случае, Иисус поступал по-своему и сам расплачивался за последствия своего поведения. Кажется, именно это я сказал в ту ночь парню, посоветовав передать мои слова отцу. Вспомнил я и кое-что еще. Мы только разговаривали. Мы не трахались.