Пол Райзин - Водка + мартини

Когда я поднимаю голову, Ясмин стоит в дверях, сложив руки, скрестив ноги и прислонившись к косяку; стройное бедро образует такую линию, которую человеческий язык описать не в силах, а по удлиненному лицу молодой лани блуждает странная улыбка.

— Ты здесь, Майкл? Тебя совсем не видно сквозь эту дымовую завесу.

— Когда я работаю, всегда много курю. Мне кажется, это помогает сосредоточиться, хотя уверен, ты сейчас скажешь, что это все иллюзия, вызванная избытком никотина в крови.

Не слишком ли язвительно? Да нет, ничего. Пусть знает, что, увидев ее, я не пускаю слюни.

— В «Доброй книге» говорится, что на самом деле сосредоточиться тебе мешают страдания, которые ты испытываешь, когда не куришь. Курение есть снятие состояния рассеянности ума, а не усиление сосредоточенности.

— Хочешь сигарету?

— Да, спасибо. — Она опускается на стул, и я даю ей прикурить. Она снова во всем китайском. Тигры и мотыльки с бабочками так и порхают по всему ее телу. Она мощно затягивается сигаретой «Силк кат» и даже закидывает голову, чтобы вдохнуть дым еще глубже.

— Вижу, эта бросательнокурительная книга сильно на тебя подействовала, — саркастически замечаю я. — Может, скоро и я попрошу ее почитать.

— Теоретически я все понимаю и со всем согласна. А вот бросить никак не могу. Впрочем, я здесь не для того, чтобы читать лекции о вреде курения. Ты видел газеты?

— Нет. Был слишком занят. А что такое?

Она бросает передо мной журнал. На первой странице кричащий заголовок:

ФАЛЬШИВЫЕ СВЯЩЕННИКИ

Над ним шрифтом поменьше:

Скандал с фальшивым лицом духовного звания на ТВ-шоу

Белыми буквами по черному фону пояснительное дополнение:

Безработный актер выдает себя за греческого православного священника

Под фотографией сияющей, как медный таз, ведущей пояснительная надпись:

Анжелика Даблдей: «Полный крах»

Под всем этим репортаж некоего Дэвида Кливера. В первом абзаце написано:

Возмущенные члены парламента потребовали провести расследование, так как, по некоторым данным, вчерашнее вечернее шоу, как, впрочем, и некоторые другие популярные телевизионные передачи, приглашают в качестве участников жуликов, выдающих себя за порядочных людей.

— Майкл, как ты думаешь, у Клайва из-за этого могут быть неприятности?

Купить приличную машину — или отремонтировать свой «пежо».

Вычеркиваю.

Я так счастлив — я купил новую машину. Ну не новую, конечно, ей уже два года. Или всего два года. Очень симпатичный «гольф» черного цвета. У меня никогда не было немецкой машины, но угрызения совести (отец в свое время поклялся, что он никогда в жизни не сядет за руль машины, изготовленной немцем) испаряются, стоит мне только захлопнуть дверцу: я слышу не резкий и неприятный металлический лязг, а мягкий щелчок; а потом еще целых восемнадцать радиопрограмм FM, которые устанавливаются автоматически. Радио, конечно, японское, но чувства, которые ты испытываешь к автомобилю, не бывают рациональными, не так ли?

Вообще-то у меня целых три причины быть счастливым.

Первая: Клайв в глубокой заднице. Это так приятно, это так радует. По самые брови в дерьме. Возникает вопрос, из-за чего весь этот шум. Из-за того только, что этот парень, которого наняли, чтобы он расшевелил зрителя и произнес несколько подходящих к месту банальностей, оказался не действительным членом какой-нибудь там, все равно какой, духовной конгрегации, а авантюристом с хорошо подвешенным языком? (Слава богу, это было во всех воскресных газетах, а теперь и религиозные деятели вступили в склоку, ведь шоу считается одной из обязательных религиозных передач; оно и обходится дешевле, и собирает куда больше зрителей, чем просто распевание религиозных гимнов.)

Не стану надоедать вам подробными комментариями. Нетрудно представить нарастающую истерию завистливых и ревнивых газетчиков, трусливых членов парламента, «озабоченных» епископов и бессильных правителей, породившую этот восхитительный поток дерьма, в ароматном центре которого восседает унылая фигура Клайва Уилсона, продюсера злосчастной передачи, козла отпущения, — в кого, как не в него, традиционно должны попасть все шишки?

Вчера Клайв даже потихоньку прокрался ко мне в кабинет, якобы по делу (кстати, отец Оливии держится молодцом).

— Черт бы их побрал, этих попов, — признался он, совершенно без сил рухнув на стул.

— Кошмар, — сочувствую я.

— Дай закурить.

— Пожалуйста.

Боже мой, я чуть было не прибавил: «Брат».

Он робко закуривает. Какое же нужно усилие, чтобы прогнать со своего лица широкую, жирную ухмылку.

Вторая причина моего приподнятого настроения — этим утром Ясмин пересекла порог моего кабинета, кинула мне на стол свою книжку про то, как бросить курить, и назначила очередное распитие мартини с водкой на завтра. Она даже посидела у меня немного, выкурила сигарету, а пока сидела, я поглядывал на ее острые коленки, которые уставились прямо на меня, и, клянусь богом, чувствовал… жар, исходящий из-под ее юбки. Волосы на моей руке встали дыбом.

Она же просто тащится от меня. Я знаю, я уверен в этом.

И, наконец, третья причина: я мчусь по Уэстуэй в сторону центра в своей сияющей новой черной машине. Она не дребезжит. В ней ничто не брякает. По радио звучит «Песня для Уэнди» Фарли Дайнса. (Знаю, знаю, грустная песня. Но, елки-палки, меня вполне устраивает.) Вон мои задние огни исчезают за поворотом. И высотные дома Мерилбоун-роуд вырастают мне навстречу. Ну давай, Лондон, глотай меня, да побыстрей.

Клайв получил повышение, а Ясмин выходит замуж. В остальных отношениях день был весьма многообещающий.

Рассказываю все по порядку. Мы с Ясмин снова сидим в ресторане «Фармаси», под гигантской пачкой сигарет, это наше место, как часы на Гранд-Сентрал-стейшн; я гляжу на нее не отрываясь, а она знай себе весело щебечет все про то же, про вред курения конечно, черт бы его побрал, и дымит не переставая, как паровая машина Стивенсона. Да и я тоже не очень похож на Летучего Шотландца — так у нас окрестили экспресс Лондон — Эдинбург.

— Ну что, прочитал мою книжку? — спрашивает она, когда приносят вторую порцию наших замечательных коктейлей.

Мы молча ждем, пока официантка осторожно ставит их перед нами на столик, — о, этот торжественный момент, когда мы благоговейно смотрим, как ядовитая, обольстительная жидкость плещется о край хрупкого сосуда. В этот момент не нужны никакие слова: нечто исключительно важное происходит на наших глазах. Этот классический коктейль явно и недвусмысленно смертелен, и еще больше оснований говорить это потому, что он разлит в эти бокалы с узкой талией, наводящие на образ юной и невинной девушки. «Не надо…» — умоляюще мерцают они своим таинственным девственным мерцанием, в котором, однако, порой мерещится лукавое подмигивание: «А почему бы и нет?»