Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

Один раз я остановился, но не увидел Мартина. Солнце пекло, как в июле, с меня ручьями струился пот. Я очутился в пустынной, заброшенной местности и, даже дойдя до первой разрушенной мельницы, не заметил никаких признаков жилья. Лощина становилась все уже, постепенно переходя в ущелье. Я ни о чем не думал, а полностью сосредоточился на ходьбе. Дойдя наконец до второй мельницы, я ощутил смертельную усталость и, обернувшись, стал напряженно вглядываться в пейзаж, ища Коксона, но он так и не появился. Я продолжил свой путь.

Миновав вторую мельницу, я снова решил оглядеться. Было очень тихо — ни одна птаха не щебетала в кустах. Там-сям, развесив уши, точно диковинные зверьки, росли кактусы. Наконец на расстоянии в две-три сотни футов от меня в просветах между кустами мелькнуло шоссе. К нему нужно было карабкаться по крутому склону, заросшему колючим кустарником. Очевидно, для мальчишек это не составляло труда, а тем более для маленьких итальянцев, о которых известно, что они лазают, точно обезьянки. Мне же придется нелегко.

Проделав половину пути, я остановился передохнуть. Мартина по-прежнему не было видно. Похоже, он отступился. Глупо было предполагать, будто он за мной последует. И все же…

Я взглянул наверх — он стоял там и ждал меня.

Сначала я решил, что он нашел более короткий путь, но потом сообразил, что он сел в автобус из Салерно. Итак, он опередил меня. Хочет первым явиться к Леони!

Однако на уме у него было не только это. Рядом с ним на парапете лежало несколько увесистых булыжников, каждый не менее двадцати фунтов весом.

— Эй! — крикнул Мартин. — Ты меня слышишь?

Я не удостоил его ответом, а продолжал карабкаться вверх.

— Возвращайся назад, Филип! Я тебя предупредил! Тебе здесь нечего делать!

Мне было бы в десять раз легче, если бы я мог не испытывать никаких чувств. Оставаться холодным и отчужденным. Но я не мог. Старая, укоренившаяся дружба делает вражду более горькой и более яростной. Будь я спокойнее, когда схватился с ним в море, он бы сгинул до появления рыбацкой шхуны. Будь я спокойней сейчас, у меня бы не дрожали руки, и я не спотыкался о каждый торчащий из земли корень.

Подобравшись ближе, я заметил, что его лицо блестит от пота.

— Все, Филип, — крикнул он. — Ни шагу дальше!

Мы пожирали друг друга глазами. От парапета меня отделяли добрых двадцать футов. Я сделал шаг вперед, и он пустил с горы первый булыжник. К счастью, я успел прижаться к земле: камень прогрохотал у меня над головой и покатился дальше.

Я посмотрел по сторонам. Можно было ползти параллельно дороге, но рано или поздно все равно придется выпрямиться. Я попробовал двинуться вверх — мимо прогрохотал второй камень.

— Следующий тебя прикончит, — пообещал Мартин.

Я был того же мнения, поэтому несколько секунд лежал не шевелясь. В моем укрытии было относительно безопасно, хотя при некотором везении он мог попасть мне в ногу. Тоже мало хорошего.

Я немного изменил курс, но еще не покинул спасительных зарослей. Сделав по диагонали несколько ярдов вверх, я приподнял голову, ожидая немедленной реакции, но ее не последовало.

Я пополз дальше, всякую минуту ожидая камня, и наконец достиг совсем незащищенного, открытого пространства. Мартин опять исчез. Оставшиеся валуны — тоже. Я немного подождал. Оставалось ползти вверх футов десять, не больше. Возможно, Мартин затаился наверху, но мне ничего не оставалось, как рискнуть.

Я собрал все свое мужество и вскочил на ноги. Ничего. Я добежал до парапета и, приготовившись к худшему, перемахнул через него.

Путь был свободен. Сверху над шоссе нависала громадная скала, а немного поодаль я увидел крутой поворот. Странно, что Мартин покинул такое удобное место. Тем не менее он это сделал. Единственное, что он себе позволил, это небольшой выигрыш во времени. Если где-то меня и ждала ловушка, я ее не видел.

Дорога постоянно извивалась; один крутой поворот следовал за другим. Наконец, на солидном расстоянии от себя, я увидел Мартина. Я попытался броситься бегом, но через пару минут пришлось оставить эту затею.

Мы вышли из ущелья. Дорога поднялась на семь или восемь футов над уровнем моря. Вдали в туманной дымке блестело море, а вокруг высились горы — группами, точно люди. Придорожная листва покрылась пылью. Кое-где попадались покосившиеся изгороди и брошенные домики. Почему их покинули хозяева? Позвала в дорогу промышленность? Или какой-то мор напал на них еще в прошлом веке?

Во второй раз я увидел Мартина далеко впереди — должно быть, он бежал. Неплохо — после того как он чуть не утонул. Я тоже прибавил шагу, пытаясь думать о Гревиле. Это не вызвало во мне ожидаемой злости, но прибавило решимости.

Завернув за угол, я увидел еще один необитаемый домик, потом еще — и неожиданно для себя очутился в Полтано.

Далеко внизу — в тысяче футов отсюда — виднелся городок Амальфи, на него легла вечерняя тень. А на площади Сан-Стефано вовсю палило солнце. Здесь царили тишь и запустение. Среди камней суетились голуби. В центре площади росло с полдюжины раскидистых платанов; ни один листочек не шевелился. По двум сторонам площади расположились маленькие коттеджи, с третьей я увидел непременное кафе и несколько лавчонок, а четвертую занимала собой причудливой формы церковь с плоским фасадом из черного и белого мрамора и отдельно стоящей колокольней; по бокам росли оливы. Перед церковью ждали автомобиль и несколько велосипедов — должно быть, здесь, в отличие от мельниц и оставленных мною позади лачуг, еще не умерла жизнь.

Я взглянул на часы — время сиесты как будто уже кончилось. Но кругом не было ни души, только ласточки бесцеремонно нарушали тишину, кружа и пикируя над куполом колокольни, дерзко пролетая под носом друг у друга, беспрестанно щебеча и выписывая в небе немыслимые фигуры. Мартина Коксона нигде не было видно. Значит, он опередил меня на несколько минут и, разумеется, даром их не терял. Сандберг сказал, Пьяцца Сан-Стефано, 15. Я обнаружил номер десять — значит, нужно смотреть с другой стороны. Это оказалась не отдельная вилла, как я ожидал, а угловой дом в ряду других домов, узкое двухэтажное строение с балконом, на котором в горшках росли гибискусы. Я громко постучал в дверь.

Никого. Только палящее солнце, да пыль, да безмолвие. Я еще раз постучал и подергал дверь — она открылась. Несколько ступенек вверх. Внезапно распахнулась еще одна дверь и оттуда выглянула старуха с сердитым лицом.

— Синьора Винтер, — с вопросительной интонацией произнес я.

Старуха залопотала по-итальянски, но я разобрал только слово ”церковь”, сопровождаемое выразительным движением руки.

— Мужчина, — прибавил я. — Синьор Коксон. Где он?