Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

— Si, si, si, — закивала старуха и сделала нетерпеливый жест.

Если Коксон побывал здесь, значит, я уже второй непрошенный посетитель. Женщина явно ждала, чтобы я поскорее ушел.

Я вышел на площадь и направился в церковь. Щебетание ласточек по-прежнему подчеркивало царившую здесь тишь. Я спугнул пару голубей и, толкнув дверь церкви, вошел внутрь.

Мне никогда не забыть, как, шагнув с пыльной, пустынной, прокаленной солнцем площади, я очутился среди яркого света и гомона голосов. Несколько человек повернули головы и тотчас вновь повернулись к алтарю. Шло отпевание покойника.

Нельзя сказать, будто церковь была полна, но на первый взгляд здесь было человек пятьдесят или шестьдесят; еще минуту назад я ни за что бы не подумал, что на пять миль вокруг найдется столько народу. Гроб покоился на пышном катафалке; свечей было больше, чем людей; желтый свет лился на алмазный крест, лики мадонн и святых. Траур, в который облачились близкие покойного, подчеркивал контраст между землей и небесами.

Через какую-то минуту я увидел Леони. Ее белокурая головка выделялась среди множества черных. Она стояла довольно далеко от меня, возле колонны в стиле рококо. Рядом стоял Мартин. Они оба повернулись в мою сторону и заметили меня.

Я начал пробираться к ним. Это оказалось непростым делом, потому что как раз в это время священник в пышном белом одеянии принялся махать кадилом и присутствующие стали преклонять колена и креститься.

Когда они увидели, что я уже близко, Леони сказала Мартину что-то резкое, и он стал неохотно пробираться в противоположном направлении. Перед этим он крепко пожал ей руку. Выбравшись из толпы, он зашагал по боковому проходу к одной из молелен.

Хотя итальянская церковь терпимо относится к хождениям во время службы, время от времени я ловил на себе неодобрительные взгляды прихожан. Леони двинулась мне навстречу. Возможно, у нее была и еще одна цель — отрезать меня от Мартина, если бы я решился его преследовать. Несмотря на то, что мы были окружены людьми, я сказал, когда она приблизилась:

— Прошу прощения. Я ждал других похорон. Не таких пышных.

Она взглянула мне в глаза.

— Слава Богу, что этого не случилось.

— Вот как?

— Только так, Филип, только так. ”Око за око” Ветхого завета лишь умножает зло. Послушайтесь меня, пожалуйста.

— И пусть ему сойдет с рук?

— Этот путь ведет в тупик. Но даже если бы…

Хотя мы говорили шепотом, люди начали оборачиваться и хмуриться.

— Прошу вас, Филип, — настаивала она. — Послушайтесь меня. Оставьте Мартина в покое. Месть ни к чему не приведет. Никто никогда не узнает всей правды о смерти Гревила. Мартин не хотел ее. Я знаю, он совершил самый низкий поступок, какой можно себе представить, но… эти двое существовали в разных мирах, на разных нравственных уровнях. То, как ваш брат это воспринял, его самоубийство заставили взглянуть на проступок Мартина сквозь увеличительное стекло, возвели заурядную контрабанду в ранг преступления века…

Она смолкла, заметив, что мы привлекаем всеобщее внимание. Я ждал, что на меня набросятся, но оказалось, что служба уже закончилась и гроб начали выносить из церкви. Мы подождали, пока он не исчез за розовым занавесом. Прихожане зашаркали, торопясь к выходу. На какой-то миг нас оттеснили друг от друга.

Моя любовь к Леони, за последние несколько часов прошедшая через страшные испытания, при встрече вспыхнула с новой силой. Но она пыталась обелить Мартина, ее симпатии были на его стороне — против меня, и это отравляло мне душу, воскрешало в ней все тот же смертоубийственный порыв.

Толпа текла, словно песок в песочных часах: вот осталось пятьдесят песчинок… двадцать… и вот уже ни одной. Церковь опустела, если не считать гасившего свечи священника, меня да Леони — ее лицо белело в полумраке церкви. Да еще где-то неподалеку прятался Мартин.

Я двинулся по боковому проходу. Леони метнулась преградить мне путь.

— Уйдите, Леони.

— Прекратите сейчас же, Филип. Вы… Вы сошли с ума.

— Да, — горько ответил я. — Это фамильная болезнь. У меня крайняя форма.

Она вцепилась мне в руку.

— Дурень вы этакий! Да на свете нет другого такого нормального человека, как вы… никого более гармоничного… Не позволяйте этому доводить вас до крайности. Оно того не стоит. Ничто того не стоит!

Священник задул последнюю свечу. Очевидно, наши крики не вызвали в его душе ни тревоги, ни особого интереса, потому что он выключил свет над алтарем и, даже не взглянув на нас, вышел.

Церковь перестала быть священным местом, превратившись в обыкновенное темное помещение. Я машинально отметил, что здесь покатый пол — он поднимался к востоку. У дверей возвышалась необычного вида кафедра, со львами, поддерживающими колонны, и каменной платформой в виде колесницы. По духу это было ближе к ассирийской, нежели христианской культуре. Может быть, и мои чувства имели достаточно древнее происхождение.

Я услышал шаги Мартина по каменным ступеням, со стороны алтаря, и вырвал у Леони руку. Возможно, взгляни я на нее в тот момент, все было бы по-другому. Но я двинулся к центральному нефу.

Должно быть, здесь почти всегда было полутемно из-за немногочисленных высоко расположенных окошек. К тому же сейчас именно этот склон горы оказался в тени. Я закричал, не сдерживаясь:

— Мартин!

Он не откликнулся. Перед алтарем я замедлил шаги, чуя опасность, но не зная, откуда она придет. Насколько мне было известно, у него не было оружия. Но здесь, в церкви, было полно подручных средств. Цокот каблучков сказал мне, что Леони следует за мной.

Обойдя алтарь, я увидел его на верхней ступеньке невысокой лестницы, скорее всего, ведущей в подземную часовню. С другой стороны была еще одна такая же лестница. В полумраке я плохо видел его лицо — различал лишь темные провалы глаз. В руках у Мартина ничего не было.

— Ну, Филип…

— Ну, Мартин…

— Леони думала, что сможет удержать тебя. Она переоценила свое влияние.

— Выйдем на улицу или покончим прямо здесь?

— Я не расположен драться.

— Ничего не поделаешь, придется.

— Я же объяснил тебе…

— Поздно объяснять.

Я вдруг понял: нельзя позволять им тянуть время. Иначе они перехитрят меня — двое против одного. Я медленно двинулся к Коксону.

Когда я подошел, он сделал вид, будто отступает, и вдруг набросился на меня с кулаками. Я ожидал нападения и успел прикрыть голову. Он ударил ниже, и я сложился пополам. Очевидно, он старался как можно скорее вырубить меня, так как и сам еще не полностью восстановил силы. Выпрямившись, я прислонился к изображению Святого Петра; послышался скрип отлетевшего стула. Я собрал всю свою волю и ответил таким же ударом. Мы походили на двух старых драчунов, которые до того выдохлись, что уже было не до церемоний.