Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

Никогда еще, даже в прошлом, я не чувствовал себя таким несчастным и одиноким. Новые друзья — это всего лишь добрые знакомые. Они старались сблизиться со мной, но все равно я их чем-то отталкивал. Они были добры постольку, поскольку их доброта была врожденной и для них было естественно проявлять ее. Возможно, они считали это своей обязанностью. Мне не хватало откровенности, способности полностью распахиваться перед людьми, а без этого не бывает настоящей дружбы. Можно назвать это скромностью, замкнутостью — на самом деле это нечто иное, глубинное…

А моя квартира! Я мог бы позволить себе другую, получше, но палец о палец не ударил, чтобы найти ее. Мое жилище так же неприветливо, как и я сам. Две голые, пустые комнаты, в которые я не сумел вдохнуть человеческое тепло. Коробка для сна и приготовления пищи. Может, бросить эту работу и уехать? Если мне не суждено обрасти мхом, буду пользоваться всеми преимуществами перекати-поля. Меня здесь ничто не держит — только деньги, да положение совладельца фирмы, да удовлетворение от работы. Но последнее сошло на нет после того, как я изменил себе ради Мортонов.

Вы исчерпали себя, говорится в каком-то дурацком стихотворении; перестали быть хозяевами своей судьбы; ваша жизнь определена и распределена без вашего участия… Вот и еще один этап моей жизни завершился полным фиаско. Первый этап завершился со смертью отца, второй — с началом войны, третий — с наступлением мира. А вот теперь и четвертый близится к концу…

Когда я возвращался домой, Лондон словно вымер. На Бейкер-стрит еще попадались редкие фигурки возле газетных киосков да за стеклами автобусов, а на Джордж-стрит и вовсе не было ни души. Один-единственный автомобиль торчал слева от входа в дамское ателье, над которым была моя квартира. Мне и в голову не пришло, что это ко мне. Я подъехал поближе и решил, прежде чем отвести машину на стоянку, забежать на минутку домой за сигаретами. Одолев один лестничный пролет, я увидел спускающуюся навстречу женщину. Это была Сара.

— Оливер, я… — начала она и смолкла.

Я поднялся еще на три ступеньки и остановился на ступеньку ниже нее. Она совсем не изменилась. На ней не было шляпы — только летнее цветастое платье, босоножки на низком каблуке и широкий серебряный браслет на запястье.

— Вы ко мне?

— А что, нельзя?

Я прошел мимо, отпер дверь и пропустил ее вперед, при этом нечаянно коснувшись легкого платья и уловив тонкий аромат духов.

В комнате был настоящий бардак — ничего! Пусть смотрит! Она остановилась посередине и ждала, что я заговорю. От нее повеяло враждебностью.

— Может быть, вы присядете? Это, конечно, не Ловис-Мейнор, но со стульев регулярно сметают пыль.

— Благодарю.

Я пошарил в карманах, но в пачке не было сигарет. Может, в бюро что-нибудь осталось?

— Вы теперь живете в Лондоне?

— Да. Вместе с отцом. Кажется, это естественно?

Я задвинул ящик, так и не найдя сигарет. Сара села в одно из мягких кресел; в солнечных лучах ее темные волосы приобрели медный оттенок.

— Вы так и не навестили меня. Ни разу.

— А вы ожидали, что я приеду?

— Я что, ждала слишком многого? — холодно, чуть ли не презрительно вымолвила она.

— Да, вы ждали от меня слишком многого.

— Не понимаю. Я думала… — она замолчала. Мы оба силились взять себя в руки.

— Да, — гневно произнес я. — Расскажите мне, что вы думали. Очень хотелось бы знать.

В глазах Сары промелькнул страх.

— Когда умер Трейси… так ужасно погиб… когда это случилось, все мои друзья окружили меня заботой и пониманием… старались помочь… Кроме одного человека. А я-то думала… ждала… — она остановилась, чтобы перевести дух. — Прошло столько месяцев! Вы даже не написали — ни единой строчки! Я боролась с собой… убеждала себя: может быть, это просто угрызения совести… боязнь показаться лишним…

— Совесть, — перебил я. — Однажды вы сказали, что мы говорим на разных языках, но под этим словом, вероятно, понимаем одно и то же.

— А почему должно быть иначе? Что произошло? Если вы… по какой-то причине…

— Ах, — выдохнул я, — что толку? Этот номер с честными, широко распахнутыми глазами больше не пройдет.

С минуту она изумленно взирала на меня. Потом сказала:

— Продолжайте. Что же вы замолчали?

— Что вы хотите, чтобы я сказал? Что меня тошнит от всего этого — просто выворачивает наизнанку? Как я мог искать встреч с вами или хоть бы написать? Чистая случайность помогла мне узнать правду — за несколько дней до пожара. Так что… Я был в Ловис-Мейноре — в тот самый вечер — и все видел. Не знаю, что нарушило ваши с Трейси общие планы, но это не помешало вам довести дело до конца. Не правда ли? Что ж. Я держал рот на замке. На что еще вы можете рассчитывать?

Она вскочила. Солнце больше не попадало на ее волосы, и они потускнели, так же, как ее лицо. Она снова стала кем-то в серых и черных тонах.

— Оливер, о чем вы говорите?

Меня все несло и несло.

— О той картине Бонингтона, что якобы сгорела в первый раз! Человек, которому вы ее продали, не увез ее, как собирался, за границу. Она до сих пор висит в его квартире на Мейда-Вэйл. Я увидел ее и начал задавать вопросы. Он описал вас и рассказал ту басню, которую вы для него сочинили. Тогда я отправился в Ловис-Мейнор — вечером в субботу, — чтобы убедиться, что прочие картины — такие же подделки. И угодил к началу пожара.

Я остановился, чтобы передохнуть. У нее билась жилка у самого горла. И вдруг она отвернулась — так резко, что юбка взметнулась веером.

Я в несколько прыжков очутился у двери и перехватил ее.

— Нет уж, теперь слушайте!

— Не буду!

— У вас нет выбора! Вначале я надеялся… внушал себе, что вы — невольная соучастница и держите сторону Трейси, потому что являетесь его женой. Но потом… когда вы не произнесли ни слова правды… ничего не сделали… изображали невинную жертву… Все кончено. Вы оба держали меня за идиота. Но как я сам мог так обманываться? Мне нет оправдания!

— Пустите меня!

— Или вы посмеете отрицать, что продали Бонингтона американцу по фамилии Крофт, а затем сделали вид, будто он сгорел во время первого пожара?

— Отрицать? — вскричала она. — Ну конечно, я отрицаю! Сроду не слыхала о человеке по фамилии Крофт! Наш Бонингтон сгорел! Вы во всем видите мошенничество. А эта последняя история — вообще за пределами моего понимания. Если вам кажется, будто из-за меня вы идете на сделку с совестью, умоляю вас больше этого не делать. Обратитесь в полицию. Делайте все, что хотите, чтобы очернить память Трейси, — она устоит перед вашей клеветой!

Она вихрем метнулась мимо меня. Послышался стук каблуков на лестнице. Затем он стих. Хлопнула дверца автомобиля. Взревел мотор. Я ринулся вниз, но, когда очутился на улице, ее машина уже исчезла за поворотом.