Анастасия Орехова - Вкус запретного плода

— Денис, но почему… Почему она все это делает?

Марина была совершенно подавлена этим рассказом, но по-прежнему ничего не понимала.

— Почему? — Денис поднял голову и внимательно посмотрел Марине в глаза. — Послушай, — сказал он наконец, вдоволь, видимо, насмотревшись. — То, что я тебе сейчас скажу, это даже не тайна, это ты должна похоронить на такой глубине сознания, чтоб под гипнозом не достать было. Было бы можно, я бы тебе вообще ничего не говорил. Но у нас про это все знают, я должен и тебе рассказать. Иначе ты, не дай Бог, снова что-нибудь такое отколешь, скажешь Жене что-нибудь, например, или просто посмотришь косо, и все, пиши пропало. Потому что Женька у нас, понимаешь… Ну, она как бы человек без кожи. К ней где ни притронешься, везде болит.

— Но почему? — снова спросила Марина. — Из-за вокзала этого? С ней там кто-нибудь что-нибудь сделал? Что-нибудь особенно жестокое, мерзкое?

— Нет, вокзал тут ни при чем. Вокзал как раз из тех вещей, которые забываются, или, во всяком случае, их можно забыть. Это… — Денис говорил с трудом, видно было, что каждое слово дается ему нелегко. — Это из-за ребенка.

— Из-за Димыча?

— Нет. Видишь ли, когда-то у Женьки был еще один ребенок, девочка Лена, она умерла.

— Умерла? — Тяжесть этого слова как бы придавила Маринину голову к подушке, и она просто не могла повернуть ее к Денису, посмотреть на него, увидеть выражение его глаз. Умерла? От чего умерла? От чего вообще может умереть ребенок? Дети же теперь почти не умирают! — Это был несчастный случай?

— Можно и так сказать. Понимаешь, она заболела, месяца два ей тогда было, может, продуло ее на вокзале на этом, может, еще что-нибудь случилось, и тетка из комнаты матери и ребенка велела Женьке ее забрать, температура, может перезаразить там всех. Тетку тоже понять можно. Пошла было Женька с ребенком в больницу, а ей говорят: мест нет, и вообще, у вас обычное ОРЗ, да и нет ни прописки, ни направления. Наверное, если бы Женька им тогда все как следует объяснила… Но она ведь не могла объяснить, про вокзал и про другое, ты же понимаешь. Она взяла ребенка и пошла с ним в сквер, села там на лавочку, пыталась кормить, но малышка грудь не брала. Так они и просидели там всю ночь, а к утру ребенок умер, трудно сказать от чего, может, сердце температуры не выдержало, с маленькими иногда бывает.

Денис говорил, будто читал — медленно, по складам — какую-то страшную книгу. Видно было, что он уже много раз проговорил это все про себя, наверное, такое надо много раз проговорить для того, чтобы в конце концов можно было жить с этим дальше.

— А Женя? — тихо спросила Марина, видя, что Денис молчит. — Что же она стала делать?

— Женя… Понимаешь, она была тогда чуть старше тебя, и у нее уже был Димыч. Когда она поняла, что девочка умерла, в первую минуту просто ужасно перепугалась и подумала, что если она пойдет к врачу или в милицию, то там ведь могут сказать, что это она убила ребенка, чтобы не кормить, например. Они, между прочим, и в самом деле могли так подумать, у нас ведь чего не бывает, а свидетелей не было. И вот Женька пошла в парк, стянула у тамошних дворников лопату и закопала свою девочку, она сейчас даже не помнит где. Понимаешь, она ведь не могла рисковать. Ну представь, если бы ее посадили, допустим, даже в КПЗ, что тогда было бы с Димычем? И где его потом искать? Понимаешь?

— Да… — выдохнула Марина. Все ее проблемы и печали показались ей сейчас детскими, ничего не значащими пустяками.

— Ты правда понимаешь? — Денис наклонился к Марине и, повернув ее лицом к себе, заглянул в глаза, в самую их зеленую глубину.

— Да. Кажется, да.

— Это хорошо. А то бы я тебя удавил. — И было непонятно, шутит он или нет. — Потому что, видишь ли, от всякого, кто это знает, зависит Женькина жизнь. Это ты тоже понимаешь?

Денис вдруг с силой сжал Маринины запястья, вжимая ее в постель и по-прежнему не отрывая взгляда от ее глаз.

— Да, конечно, понимаю, отпусти меня, мне больно!

— Извини. — Денис отпустил Марину, выпрямился и стал похож на себя. На Марининых руках краснели следы его пальцев. — Ой, как я тебя!

И Денис снова взял ее руки в свои, на сей раз бережно, с нежностью, слегка подул на покрасневшие места, прикоснулся губами к каждому пятнышку. Марину это тронуло, на глаза ее навернулись слезы. Денис подсел поближе, обнял ее, она положила голову ему на плечо.

— Скажи, — зашептала Марина, — Женя сама тебе это все рассказала?

— Да. Не только мне, всем. После того, как я с ее венами разобрался. Она потому так сразу и поехала со мной сюда. Боялась, что на вокзале о чем-нибудь дознаются. Они ведь у нее спрашивали, конечно, куда делся ребенок.

— А она что говорила?

— Говорила, к матери отвезла. Женьке почему-то казалось, что они ей не верят, но скорее всего это просто ее фантазия.

— Денис, а теперь что случилось? Из-за чего она?

— Как из-за чего? Из-за тебя, конечно. Валька часа в четыре к тебе вернулся, думал, ты и не заметишь ничего. Что он застал, сама понимаешь. Перенервничал, не нашел ничего лучшего, как поделиться с Женькой. Лучше бы вдогонку побежал! Его, в общем, тоже понять можно: никому в голову не могло прийти, что ты у нас такая отчаянная — по ночам в одиночку по лесу шастать! Очень страшно было?

— Не-а, — почти честно ответила Марина.

Денис провел языком по Марининой шее, Марина изогнулась.

— Совсем-совсем?

Язык Дениса повторил свое дразнящее движение.

— Да, совсем.

Марина сделала слабую попытку вывернуться из его сильных рук.

— Не дергайся, а то откушу, — жарко прошептал ей Денис в самое ухо, слегка покусывая за мочку. — Ну что, отпустить? Отпустить?

— Нет-нет, — слабо прошептала Марина, одновременно какой-то частью души надеясь, что он не расслышит. Но он расслышал.

Часа через два, когда Марина снова проснулась, Дениса уже не было ни в постели, ни в комнате. Она потянулась, мышцы и косточки слегка постанывали и сладко ныли, и отчаянно сосало под ложечкой — она так и не поела! Марина осторожно села на кровати, спустила ноги, коснулась носками пола. Было такое чувство, словно бы она умерла, а теперь родилась заново. Руки и ноги слушались, но с каким-то запозданием. Марина подняла руку, поднесла кисть к глазам, слегка пошевелила пальцами. «Рука, — подумала она. — Это моя рука. Странно». Слова потеряли на время свое значение и теперь обретали его заново. «Забавно, — думала Марина. — Я боялась, что стану после этого другой, но, похоже, наоборот — мир стал другим». Вспомнился анекдот про пьяницу: «Иде я, иде я, иде я нахожуся?» Марина улыбнулась и встала. Решив не тратить время на возню с бельем — ну его, этот лифчик с его крючками и пуговицами! — влезла в джинсы и балахончик, вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. В коридоре было темно, темно было во всех комнатах, но отчетливо слышно, что где-то рядом кто-то плачет. «Женя», — подумала Марина, и на секунду у нее сжалось сердце.