Джон Дири - Любовь и другие виды спорта

Я вздрогнул от удовольствия, как только морозный воздух коснулся моей несчастной кожи и вожделенный холодок пробежал по спине. И хотя в вагоне оставались свободные сиденья, я уверенно пробрался к своему любимому месту — в самом центре вагона, где, как показывал опыт, напор охлажденного воздуха наиболее сильный. Пристроив портфель между ног, вынул «Таймс» и, выпрямившись, ухватился за ледяной поручень. Нет, кто бы что ни говорил, но нью-йоркское метро — истинный рай под землей. Холодный и сухой рай, в котором так приятно почитать газету, не глядя по сторонам, не замечая случайных попутчиков, словно отделенный от них прозрачной мембраной.

Капли пота продолжали скатываться по спине, но худшее уже позади. Пока доберусь до своей станции, приду в норму.

Но стоило мне немного успокоиться, как произошла катастрофа. Нокаут, контрольный выстрел в голову. Едва поезд тронулся, как рядом раздалось:

— Джек?

Я отклеил взгляд от газеты, повернул голову и онемел от ужаса. Через два человека от меня радостно скалилась Ким. Я честно попытался скрыть свои эмоции, однако, боюсь, ничего не вышло.

— Здравствуй, Ким, — вежливо произнес я и снова уткнулся в газету.

Но не тут-то было. Мой сухой тон ее не обескуражил. Ким бесцеремонно растолкала пассажиров, не обращая ни малейшего внимания на их возмущенные возгласы, и протиснулась ко мне.

— Как дела? — проворковала она с фальшивой заботливостью.

И я не выдержал. Это же Ким, совсем рядом, в полушаге. Ким с ее стройным, подтянутым телом, смуглым лицом, независимым и дерзким характером. И главное, с ее неповторимым запахом, сочетающим дорогие духи и ее собственный аромат. Этот запах всегда действовал на меня безотказно. Он казался одновременно простым и сложным, призывным и остужающим, грубым и утонченным. Выяснилось, что я прекрасно помню этот восхитительный, пленительный и сладострастный аромат, хотя и не отдавал себе в этом отчета. В тот же миг, как по мановению волшебной палочки, я перенесся в прошлое, погрузившись в забытое уже состояние тихого восторга. Я вдруг почувствовал головокружение и слабость в ногах. Мое любимое место в центре вагона превратилось в камеру пыток, и ни единого шанса для бегства. Покрепче ухватившись за поручень, я попытался прийти в себя и смог наконец выдавить:

— Как ты очутилась на этой ветке?

Ким живет на Риверсайд-драйв, в четырех кварталах к западу, ближе к Второй и Третьей линиям.

— Да так, дела в Коламбусе.

Или в чьей-нибудь квартире, зло подумал я. И тут же одернул себя: какое тебе дело до ее личной жизни.

— У меня все в порядке. А у тебя?

— Более или менее.

Она вздохнула и для пущего эффекта потупила глаза. Знаем мы, к чему этот трагизм — ждет, что пущусь в расспросы. Не дождется. Я кивнул и снова вернулся к газете.

— Я так рада тебя видеть, — прощебетала она, мгновенно меняя тактику.

— Боюсь, не могу сказать того же.

И снова тихий вздох, само раскаяние и сожаление. Ким прильнула ко мне:

— Джек, прости. Мне очень, очень жаль, что так получилось.

— Мне тоже.

— Это было глупо.

— Согласен.

— И ужасно нечестно.

— Да уж.

— Меня будто загнали в угол.

— Ким, о чем это ты?

— Ты слишком сильно меня любил.

Я отказывался верить своим ушам. Вот это да! Я слишком… Нет, это заявление слишком наглое, слишком возмутительное — даже для Ким. Наверное, я ослышался. Но, оторвавшись от газеты, я наткнулся на невинный и невозмутимый взгляд. Она все-таки сказала то, что сказала. И, судя по всему, искренне в это верила. Моя растерянность сменилась изумлением. Несколько секунд я пялился на нее, не в силах вымолвить ни слова. Подобное бесстыдство просто восхищало.

— Я любил слишком сильно? — переспросил я.

Она с готовностью кивнула.

— Так, значит, это я во всем виноват? — Нарастающий гнев помог мне выйти из ступора. — Я виноват, что ты переспала с клиентом за три недели до нашей свадьбы?

Ким переменилась в лице, ее глаза нервно забегали — не услышал ли кто последней фразы. Я ухмыльнулся, помотал головой и снова принялся за газету.

— Мне стало трудно дышать, понимаешь? — зашептала она, снова прижимаясь ко мне. — Рассел — не более чем глупая попытка вернуть свободу и независимость.

— Ким, отстань.

— Я была так несчастна. Мне хотелось свободы.

— Теперь у тебя предостаточно свободы, так что можешь прыгать от счастья.

— Я не прыгаю от счастья. Вовсе нет. По правде, мне грустно, ужасно грустно.

— Мне очень жаль.

— Я скучаю по тебе, Джек.

Я усмехнулся.

— Может, попробуем все сначала?

Я растерянно уставился на нее. Опять этот невинный, доверчивый взгляд.

— Ты в своем уме? — полюбопытствовал я.

— Была в своем, — вздохнула Ким. — Но больше нет.

После чего, будто по сценарию, ее взгляд затуманился слезами, губы задрожали. Того и гляди расплачется.

— Почему мы не можем начать заново?

Совершенно взбешенный, я отвернулся. Прямо передо мной сидела чернокожая толстуха. Ее безразличный, намеренно бессмысленный взгляд ясно говорил, что она не упустила ни единого слова. Нет, ну что за скотство! Сидит тут и нагло подслушивает. Меня словно помоями облили. Чтобы хоть как-то компенсировать моральный ущерб, я свирепо уставился на толстуху. Поразительно, но эта баба и не подумала отвести взгляд. Несколько секунд мы смотрели глаза в глаза, потом она едва заметно подмигнула и медленно покачала головой: мол, не поддавайся, парень.

Поезд тормозил, приближаясь к станции. Неожиданный толчок вывел меня из транса. Двери вагона распахнулись, я глянул вверх — «Рокфеллер-центр», моя станция. Быстро повернувшись к Ким, я пробормотал «извини» и начал торопливо протискиваться к выходу.

В моем кабинете надрывался телефон. Швырнув портфель в угол, я потянулся через стол и схватил трубку.

— Может, ты все-таки передумаешь ? Ну пожалуйста?

Запасы удивления я на сегодня исчерпал.

— Ким…

— Послушай, — перебила она умоляюще. — Я знаю, что не имею никакого права, но… Джек, я же не могу без конца извиняться. Ну хочешь, я снова извинюсь? Прости меня, пожалуйста, я очень, очень, очень, я ужасно виновата.

После чего в трубке раздалось то ли хныканье, то ли сдавленный смешок. Она что, смеется там надо мной?

— Джек, я всего лишь женщина, и далеко не идеальная женщина. Да, я причинила тебе боль, но нельзя же быть таким жестоким и требовать от меня абсолютного совершенства.

Я вдруг ощутил вселенскую усталость и без сил опустился в кресло.

— Я уже давно собиралась тебе позвонить, но все откладывала, боялась. Что тут удивительного. А когда сегодня увидела тебя в метро…

Еще одна порция хныканья-смеха.

— После всего, что было, после нашей близости, Джек, неужели мы не можем просто встретиться? Выпить? Поговорить?