Джон Дири - Любовь и другие виды спорта

— Так как вы проводите свободное время?

Вот первое, что я от нее услышал.

Мы с приятелями сидели в баре известного ресторана на Двадцатой улице, возле Грамерси-парка [9] Небольшой частный парк в самом центре Манхэттена, пользоваться которым имеют право лишь жители окружающих домов. . Я что-то рассказывал, когда один из парней вдруг расплылся в широченной улыбке, приветственно замахал рукой и вскочил.

Подвалив к компании из трех человек, выходившей из ресторана, он дружески пожал руку мужчине и поцеловал в щечку его спутницу. Третьей была Ким. Ни мой приятель, ни я с ней прежде не встречались, так что наша встреча стала той самой роковой случайностью, которая изменила всю мою жизнь.

Сказать, что Ким мне приглянулась, все равно что назвать Эверест холмом. Высокая и стройная, с волосами какого-то необычного, шоколадного оттенка, мягко спадающими ниже обнаженных плеч, в облегающем черном вечернем платье, с ниткой жемчуга она выглядела просто умопомрачительно. Темные глаза блестели, а правильной формы губы словно налились вишневым соком. Судя по безупречной оливковой коже, ее предки были французами или греками. Позже выяснилось, что они итальянцы. Ким стояла позади своих друзей, будто позируя. Я пожирал глазами гладкую струящуюся ткань ее платья, плотно облегающую соблазнительные бедра; руку, не то застенчиво, не то лукаво спрятанную за спину, и другую, непринужденно сжимающую маленькую модную сумочку. Да, красавице не откажешь в чувстве собственного достоинства и уверенности в своей неотразимости.

Ким казалась элегантной и одновременно дикой, даже вульгарной. Она обвела зал медленным взглядом хищника, и я потерял почву под ногами. Настоящая роковая красотка. На такую просто невозможно было не запасть, и плевать на последствия.

Нас представили. Не произнеся ни слова, Ким небрежно и в то же время интимно коснулась моей ладони.

Вместо того чтобы познакомиться поближе, мы молча стояли и ждали, когда наши друзья наконец наговорятся. Минута утекала за минутой, а мы все молчали. Ситуация становилась все более странной. Я нервно переминался с ноги на ногу, сунув руки в карманы и с трудом сдерживаясь, чтобы не пожирать Ким взглядом. Ким же чувствовала себя вполне непринужденно, она лишь изредка поглядывала то на меня, то на друзей, да порой ее губы подрагивали в едва заметной улыбке. Кажется, ее забавляли и мое стеснение, и явная неспособность выдавить хоть слово. Пару раз ее взгляд задержался на мне, она словно присматривалась — как голодная львица присматривается к жертве. Несколько месяцев спустя Ким призналась, что всего-навсего пыталась представить меня без одежды. Если бы я заподозрил это тогда, то непременно бы грохнулся в обморок — от возбуждения. Или как-то иначе осрамился.

В какой-то момент я понял, что если немедленно не заговорю, то перестану себя уважать. Я шагнул к ней и выпалил:

— Вы живете в Нью-Йорке?

Ким кивнула, и губы ее изогнулись в улыбке более отчетливой, а если уж быть до конца честным, то не в улыбке даже, а в ухмылке — Ким вполне адекватно отнеслась к моей жалкой попытке завести светскую беседу, и мой интеллект ее отнюдь не сразил наповал. Пока я переживал свой провал, она вдруг приблизилась ко мне почти вплотную и негромко спросила:

— Так как вы проводите свободное время?

У меня было полное ощущение, будто я влил в себя стакан неразбавленного скотча.

Вопрос был не просто странный, он противоречил всем приличиям. Вместо того чтобы светски поинтересоваться, чем вы, мол, занимаетесь, Ким с ходу решила выяснить, как у меня обстоят дела с личной жизнью. Господи, да надо быть глухим и слепым, чтобы не уловить сексуального подтекста в ее словах. Эта красавица явно поднаторела в провокационных вопросах, подумал я, открыл рот и тут же закрыл, так и не сумев выдавить ни звука. А Ким безмятежно разглядывала меня своими бездонными темными глазами и ждала.

Будь я умнее, находчивее и остроумнее — иными словами, будь я Хамфри Богартом, — я бы выдержал паузу, глядя глаза в глаза, и выдал какую-нибудь шокирующую реплику, что-то вроде: «Обожаю приковывать красивых женщин к кровати и вылизывать их с ног до головы, не пропуская ни дюйма». Увы, подобная находчивость не входит в число моих достоинств. Вместо этого я хрипло откашлялся и просипел:

— Ну, в общем, кино люблю. И музыку… Живую музыку, — добавил я в жалкой надежде произвести впечатление человека утонченного. — В центре иногда бываю, джаз слушаю. Блюз тоже.

И я заткнулся, чувствуя себя даже не дебилом, а гораздо хуже. В насмешливом взгляде Ким отчетливо читалось: «Ты упустил свой шанс, парень. Свободен».

Она кивнула и присоединилась к своим словоохотливым друзьям. А я топтался на месте еще минуты три, униженный и раздавленный.

На следующий день в моем кабинете раздался звонок.

— Вы еще помните, кто я такая? — И она рассмеялась.

Я чуть со стула не упал. Еще через день мы пошли ужинать. А спустя несколько месяцев, когда наш роман был в самом разгаре, я спросил Ким, какого черта она позвонила мне после того, как я повел себя как последний лох и придурок.

— Ты выглядел таким трогательным, пытаясь произвести впечатление, — ответила она.

Поразительно, но моя растерянность и неумение жонглировать словами сыграли мне на руку. Давненько она не встречала такого олуха.

Большинство друзей пророчили нам скорый разрыв. Даже Алекс, который плевать хотел на здравый смысл, не оставлял нам никаких шансов. «Пойми меня правильно, чувак, — говорил он, — она же королева. Радуйся удаче, пока она у тебя в руках, но ничего серьезного у вас не выйдет. Слишком вы разные».

И Алекс был абсолютно прав, мы с Ким были действительно слишком разными. Да что там разными, мы были полными противоположностями. Она беспечна и непосредственна, я — осторожен и нетороплив. Она элегантна и изобретательна, я — сдержан и суховат. Будучи продюсером, Ким крутилась в богемных кругах, я же знал об этом мире лишь понаслышке. Но после того как мы с Ким сблизились, в моей жизни появились роскошные вечеринки в закрытых клубах Нью-Йорка, буквально кишащих звездами, звездочками и папарацци. А Ким, в свою очередь, знакомилась с миром бейсбола, арт-хаусного кино и классического джаза. Словом, мы вполне уравновешивали друг друга. Ким привносила в мою жизнь непредсказуемость и веселье, я же обеспечивал прочный тыл, которого, как она сама потом созналась, ей не хватало.

По правде говоря, мы наслаждались нашей непохожестью. Ким нравилось развращать своего «невинного юношу», как она меня называла, а мне, естественно, нравилось испытывать волнение от того, что меня развращают. Конечно, случались и грандиозные ссоры, и горькие обиды, но за ними всегда следовало примирение — страстное и безудержное.