Гарольд Роббинс - Соблазнитель душ

— Ожидаете неприятностей?

— К сожалению. Но надеюсь, что ошибаюсь.

— Постараюсь подготовить эти материалы завтра к полудню.

— Отлично. Тогда и поговорим.

— И еще одно. Ким Хикокс прилетает завтра в три часа дня на «Черчленд-1». Вы обещали ее встретить.

— Обязательно встречу. Еще раз спасибо вам, Маркус.

Аппарат внутренней связи зажужжал как только он положил трубку.

— Миссис Толбот на линии два, доктор Толбот.

— Скажите ей, что я сейчас же перезвоню ей по своему телефону, — Пастырь подождал минуту, другую, затем набрал номер Джейн.

Она ответила после первого же гудка.

— Пастырь?

— Да.

— Я только что говорила с отцом. Он рвал и метал, так что я не разобрала половины его слов. То он не хотел развода, а теперь требует, чтобы я незамедлительно подавала документы в суд. Он обещает снабдить меня доказательствами твоей вины в прелюбодеянии. Причем я должна сделать это до того, как ты передашь церковь в руки черных.

— Черных? — переспросил Пастырь. — Он сказал «черных»?

— Нет. Ты знаешь, каким словом он пользуется в таких случаях, но мне его повторять не обязательно. Что такого ты натворил?

— Ты не видела утренней передачи?

— Нет.

— Проповедь читал Джо.

— Не вижу в этом ничего плохого.

— Я тоже. Но, похоже, точка зрения твоего отца не совпадает с нашей.

Она помолчала, прежде чем продолжить.

— Я звоню тебе вот по какой причине. Хочу, чтобы ты знал, что на развод я пока подавать не собираюсь. Что бы тебе ни говорили. В том числе и мой отец.

— Спасибо, Джейн.

— Не надо меня благодарить. Вместе мы или нет, я все равно буду жить по справедливости. В конце концов, ты отец моих детей, и я не допущу, чтобы их пачкали грязью.

Прежде чем Пастырь успел ответить хоть слово, раздались гудки отбоя. Он положил трубку, повернулся к окну. Внезапно навалилась усталость. Долго смотрел он в окно, потом тяжело поднялся.

Выйдя из кабинета, остановился у стола своего секретаря.

— Я иду домой. Хочу немного отдохнуть. Со мной никого не соединять. Я вернусь через несколько часов.

— Но, доктор Толбот, — воскликнула секретарь, — вы же не позвонили мистеру Рэндлу! Что ему сказать, если он вновь позвонит?

— Скажите правду. Что я устал и пошел отдохнуть. Я позвоню ему, как только вернусь.

Тяжесть лежала у него на сердце. Он метался по кровати, не в силах найти долгожданного покоя. В какой-то момент вроде бы и задремал, но тут в темноте комнаты возникла яркая точка. Свет усиливался, и Пастырь открыл глаза в поисках его источника. Но ничего не увидел: тяжелые портьеры плотно закрывали окна. Однако в комнате становилось все светлее, ее заполнило золотистое сияние. И тут в него словно вдохнули энергию, усталость как рукой сняло.

Он сел с широко раскрытыми глазами, пытаясь хоть что-то разглядеть в золотистом сиянии, окружавшем его кровать. По телу Пастыря пробежала дрожь.

— Отец? — спросил он.

Голос, что он услышал, зазвучал прямо в его голове.

— Сын мой.

— Я сбился с пути, Отец. Я согрешил, и не ведаю, куда идти.

— Я знаю, сын мой. Тропа, которую ты выбрал, длинна и пустынна. — Золотистое сияние придвинулось к кровати. — Но путь к истине всегда был усеян шипами и острыми камнями.

— Я пытался идти к ней, Отец. Но все выходило не так, как мне хотелось. Я знаю, что допустил много ошибок, Отец. Но не могу распознать, в чем именно.

— Заглядывал ли ты себе в душу, сын мой?

— Да, Отец. Много раз я молился, чтобы Ты наставил меня, и искал ответа в Твоих словах. Но, когда вроде бы находил то, что искал, потом оказывалось, что молился я о другом. — Пастырь все еще дрожал. — Возможно ли, Отец, что грехи, которых я боялся, овладели мною? Что миллионы, которые я спрятал от церкви, предназначены не для ее сохранения, но для укрепления моей власти? Что мои дети зачаты в сладострастии, а не в любви и моя женитьба обусловлена моей жадностью?

Золотое сияние запульсировало, а в голове его зазвучало: «Ответы, которые ты ищешь, можно найти не только в моих словах. Иногда они откроются тебе там, где ты этого и не ждешь. Даже в словах твоих врагов. Хотя они и вещают словами Сатаны, по словам этим ты определишь, чего же он боится».

— Я слишком ничтожен и невежественен, Отец. Я слышу в их словах только зло и грех, с помощью которых Сатана хочет поглотить наш мир. Я ничего не понимаю.

— Вслушайся вновь повнимательнее в слова твоих врагов, сын мой. И тебе откроются страхи Сатаны. А когда ты поймешь, чего он боится, в действиях своих руководствуйся совестью и любовью, которая связывает нас друг с другом.

Золотое сияние начало меркнуть, растворяться в темноте. Внезапно Пастыря охватила паника.

— Отец! Отец! Не покидай меня!

И вновь в голове послышались пришедшие ниоткуда слова:

«Я никогда не покину тебя, сын мой. Скоро мы опять будем вместе».

Сияние пропало, и Пастырь упал на подушку, успокоенный и окрыленный. Он закрыл глаза и тут же уснул.

Секретарь подняла голову, как только он вошел в приемную.

— Мистер Рэндл, мистер Соренсен и мистер Райкер ждут в вашем кабинете, доктор Толбот.

Пастырь, нахмурившись, остановился.

— Миссис Хилл, я буду вам очень признателен, если в дальнейшем вас не затруднит всегда следовать одному достаточно простому правилу: это мой личный кабинет, и никто, абсолютно никто не должен входить туда в мое отсутствие или без моего разрешения. А подождать меня можно и в комнате для гостей. Для того она и предназначена.

Секретарь покраснела.

— Но, доктор Толбот, мистер Рэндл всегда…

— Сказанное мною касается всех, миссис Хилл. В том числе и мистера Рэндла.

При его появлении оба священника вскочили, но Джейк Рэндл даже не шевельнулся. Пастырь обошел свой стол, сел. Священники остались стоять. Пастырь знаком предложил им присесть и заговорил лишь когда они заняли свои места.

— Чем обязан вашему визиту, господа?

— Вы не отвечали на мои звонки, — проскрежетал старик.

Пастырь посмотрел Рэндлу в глаза.

— У меня были другие дела.

— Решили немного вздремнуть? — голос Рэндла сочился сарказмом.

— Прежде всего я занимаюсь важным, а второстепенное оставляю на потом.

Рэндл побагровел.

— Почему вы не поставили в известность совет директоров о своем намерении пригласить этого ниггера в утреннюю передачу?

Пастырь не отвел взгляда.

— Полагаю, вы говорите о преподобном Джозефе Вашингтоне?

— Вы отлично знаете, о ком я говорю, черт побери.

Этот ниггер такой же священник, как и я.

— Мистер Рэндл, — холодно ответил Пастырь, — преподобный Вашингтон официально рукоположен этой церковью.

— По каким же стандартам определена его квалификация, его право называться священником?