Н. Джемисин - Держава богов

И вот все было готово. Опали последние брызги, и мы увидели перед собой все великолепие возрожденного Неба.

Возьмите раковину моллюска-кораблика, разрежьте ее пополам, вытяните в высоту закрученные внутренние переборки, особенно те, что у центра, и получился величественный шпиль, на котором мы теперь и стояли. Дворец, как и раковина, был асимметричен, но это лишь придавало ему особую прелесть. Еще он казался эфемерным. Что ж, такова красота смертной жизни.

И конечно, дворец не был точным подобием как старого, так и нового Неба. Он был меньше обоих предшественников и выглядел обманчиво проще. Те строились узкими, вытянутыми ввысь, а новый дворец прижимался к поверхности океана. Вместо высоченных шпилей, пронзавших небо, здесь были низкие строения с покатыми крышами, соединенные множеством кружевных мостиков. А его основание – ибо дворец покоился на своеобразной выпуклой платформе – имело неправильную форму, с лепестками во всех направлениях. Поверхность блестела в утреннем свете, перламутрово-белая, точно жемчуг. Вот и все сходство с нынешним Небом.

Я вполне ощущал божественную силу, вплетенную в каждый завиток лестниц. Она удерживала дворец на плаву, но не только. В самом строении было что-то, не позволявшее ему затонуть. Будь я по-прежнему богом, я, возможно, сумел бы это понять, потому что даже наш промысел подчиняется некоторым правилам, а Йейнэ сама ее природа обязывала во всем искать равновесие. Быть может, ее магия как-то по-новому забирала мощь океанской зыби или питалась солнечным светом? А может, основание дворца было создано пустотелым?.. Ясно было одно: дворец не собирался тонуть, а дополнительное волшебство еще и позволит ему путешествовать по океану. И его стены будут оберегать порученный им драгоценный груз. Во всяком случае, никакой смертный враг их приступом не возьмет.

Пока смертные озирались (большей частью в благоговейном молчании, но некоторые ахали, кто потрясенно, кто восторженно), я прошагал по обсыхающему день-камню к центральному возвышению. Йейнэ и Нахадот повернулись ко мне.

– Неплохо, – сказал я. – Только почему-то опять белый!

Йейнэ пожала плечами и улыбнулась:

– А ты представлял себе серые стены? Разве ты хотел, чтобы они все тут покончили самоубийством?

Я огляделся, принимая во внимание беспредельный, но однообразный океанский пейзаж. Снизу едва слышно доносился шум прибоя и гул ветра; в остальном же было тихо.

– Тут ты права, – поморщился я. – Но это же не значит, что им придется выносить такую же строгую, скучную неизменность, что и в двух предыдущих дворцах? Они теперь твои, так придумай способ им об этом напомнить!

Она ненадолго задумалась, Нахадот же улыбнулся. День-камень под ногами вдруг размягчился, превращаясь в жирный черный суглинок. То же произошло и на многих других поверхностях – по верху перил, по краю мостов. День-камень преобразовался в плодородную землю.

Йейнэ рассмеялась и подошла к нему, ее глаза дразнящее блестели.

– Это намек? – спросила она и протянула ему руку.

Он взял ее, и я отметил про себя их доверительные, товарищеские отношения. И то, как смягчались непроглядные глаза Нахадота, когда он смотрел на нее. Его изменчивое лицо тоже обретало новый и очень знакомый вид: смуглая кожа, угловатые черты – даррец, да и только. Я еле удержался, чтобы не покоситься на Деку: заметил ли он?

– Вместе у нас всегда лучше получалось строить, чем поодиночке, – заметил Наха.

Йейнэ прильнула к нему, и мягкая темнота его ауры тут же нахлынула и объяла ее. Дымные щупальца не касались ее, но в том не было нужды.

Движение, замеченное краем глаза, привлекло мое внимание. Итемпас отвел глаза от обнявшихся родственников и наблюдал за мной. Я тоже посмотрел на него. Он стоял в одиночестве, и я удивился себе, ощутив вместо привычного гнева сочувствие.

Мы оба были изгоями.

Потом я увидел Шахар. Она стояла рядом с Декартой, и тот прямо светился: поворачивался туда и сюда, впитывая взглядом красоту нового дворца. Таким Деку я еще не видел. Его лица не покидала улыбка. Я подумал о приключенческих историях, которые он любил в детстве. Жаль, я больше не бог и не могу в полной мере разделить с ним его радость…

Шахар тоже улыбалась, но сдержанней. Она тоже поглядывала на спиральные завитки стен, но больше наблюдала за братом. Она так давно и так надолго его утратила – и вот он наконец к ней вернулся…

Так совпало, что, пока я на них смотрел, они поймали мой взгляд. Дека заулыбался еще шире, а за ним и Шахар. Они не взялись за руки, осторожно шагая ко мне по мягкой земле, но связь между ними была очевидна всякому, кто хоть раз видел любовь. И так же явственно эта связь распространялась и на меня. Я повернулся к ним и пережил долгий, ни с чем не сравнимый миг, когда я не чувствовал себя в одиночестве.

Но потом Йейнэ сказала:

– Пора, Сиэй, – и мгновение кончилось.

Шахар и Дека остановились, их улыбки начали гаснуть. Взамен явилось понимание. Они сделали меня смертным, чтобы я мог быть им другом. Что с нами произойдет, когда я опять стану богом?

Моего плеча коснулась рука, и я поднял взгляд. Подле меня стоял Итемпас. Ну конечно. Он тоже когда-то любил смертных. Он знал, каково это – оставлять их в прошлом.

– Идем, – мягко проговорил он.

Так и не сказав ни слова, я повернулся спиной к Шахар и Декарте и пошел с ним.

Йейнэ и Нахадот уже ждали. Нас объяла их сила, и мы исчезли ровно в тот миг, когда из земли полезли зелененькие ростки.

Покой, в который мы перенеслись, оказался неподалеку. Во всяком случае, в пределах нового дворца. Это была комната-завиток, возникшая на самом его краю, и покрывало ее лишь граненое стекло. Как только мы там материализовались, я понял, чем на самом деле был этот чертог: кармашком пространства, не принадлежавшим окружавшему его миру. Идеальное место для работы писца и вообще для того, чтобы направлять магическую энергию, не оказывая влияния на сопредельные части здания. Дека, верно, полюбит такие уголки, когда их обнаружит.

Нахадот и Йейнэ стояли напротив Итемпаса, и тот смотрел на них совершенно бесстрастно, хотя это, конечно, ничего не значило. Уж я-то это знал. Как и то, что для бесед им никогда не нужны были слова. А сейчас они обменивались не столько смыслами, сколько чувствами. Может, именно поэтому Нахадот, наконец заговорив, был спокоен и краток.

– До заката, – сказал он. – Ты помилован до заката.

Итемпас медленно кивнул:

– Конечно, я немедленно займусь Сиэем.