Literary Yandere - Дни осквернения

«Бракосочетание юной маркизы Эджертон и молодого виконта Сааэшейского назначено на следующую неделю.» – прочитал Лоран внизу листа. Объявления о свадьбах от остального текста отделяли те же виньетки, что использовались на предыдущей странице.

Как быстро! Конечно, отец послал извещение задолго до прибытия детей в столицу, а они еще задержались… Но брат и сестра полагали, что у них есть некоторое время. Оказалось, они ошиблись. Газета упала на грудь Лорана, словно несколько листков бумаги внезапно стали слишком тяжелы для его сильных пальцев.

К своему стыду, Лоран чуть было не проспал на следующее утро – он впервые поступал на работу, его жизнь впервые требовала четкого расписания, так что, если б не шум с первого этажа, он бы провалялся в постели до полудня. Еще недавно, в апимских лесах, он вставал по велению сердца или тела, от падающего на лицо луча солнца, щебета птиц… Либо грубого окрика отца, но такое случалось редко. Несмотря на то, что Лоран провел всю сознательную жизнь подле отца, даже теперь, на двадцать четвертом году жизни, он не мог сказать, что между ними есть по-настоящему прочная или теплая связь. Фульк Эджертон словно никогда не выделял своих детей из числа прислуги, будто сын и дочь для него значили столько же, сколько и наемные работники. Прежде детей это обижало, но сейчас, в Эльзиле, они поняли, чем было продиктовано подобное отношение родителя к ним. В конце концов, лорд Эджертон и распорядился ими, как чужими работниками по найму, почти как рабами. Лоран находил даже некоторую пользу в холодном воспитании, которое получил. Что думала о том Эрнестина, пока оставалось тайной.

Лоран встал, умылся, оделся, зачесал волосы ото лба назад… он начал постепенно привыкать к новой детали в своем облике – полукруглому шраму поперек щеки. К счастью, рана была нанесена недостаточно глубоко, чтобы повредить челюсть или проткнуть кожу насквозь, и так низко, что не задела глаз. Теперь кожа зарубцевалась настолько, чтобы не кровоточить, если Лоран говорил или ел, и боль ушла – либо он так привык к ней, что уже не замечал. Однако по змеистой вспухшей линии время от времени пробегал разряд щекотки – ткани восстанавливались. Это хорошо, каждый раз, перебарывая желание почесать рубец, думал маркиз. И каждый же раз перед его внутренним взором невольно вставала картина путешествия в столицу. Момент, когда его щеку взрыла сталь, он не запомнил, но миг, когда смотрелся в поднесенное Эрнестиной – о, нет, тогда еще не Эрнестиной в полной мере, конечно же – зеркальце, запал Лорану в душу. За последние несколько месяцев его жизнь, однообразная больше двадцати трех лет, несколько раз подряд совершила удивительные перевороты.

Когда Лоран спустился на первый этаж, он увидел, как рождался шум, разбудивший его: за столами сидели работяги, вперемешку те, что только отправлялись на заработки, но встретили как препятствие на своем пути неодолимое желание выпить, так и те, кто трудился всю ночь и теперь имел полное право пропустить рюмашку-другую. На Лорана никто не обратил внимания. Маркиз задался вопросом без особого интереса, переменится ли сцена через день, когда он появится внизу в форме жандарма?

Впрочем, на работе корнет почувствовал, что попал в удивительно похожую атмосферу: Лоран явился ровно в то время, когда ночная смена жандармов сдавала посты, а дневная еще не приступала к своим обязанностям. Навстречу ему к дверям текли по коридору потоки усталых патрульных, едва не задевая новичка плечами. Один только лысоватый дежурный за стойкой у входа оставался бодр и свеж.

– А, новенький, – качнул он блестящей головой, – поручик распорядился насчет формы для тебя. На вот, спустись, получи.

Дежурный перегнулся через стол, передавая Лорану бумажный квадратик с трехзначным числом и печатью на обороте. Когда талончик перекочевал в руки Лорана, маркиз несколько минут грел его между пальцами. Хотел бы он ощутить некий душевный подъем, но тщетно. В глубине апимской дикой природы он мечтал о службе в столице, как о чем-то прекрасном и недостижимом, а теперь не ощущал ничего. Работа еще не разочаровала его, не убила желание отдать себя на служение королю, но и былого восторга больше не было.

Лоран получил в обмен на талончик перетянутый бечевкой сверток в хрустящей коричневой бумаге. Наощупь могло показаться, что внутри не ткань, а остывший пирог. Теперь оставалось найти место, где можно переодеться – и, позабыв о гражданском статусе маркиза, принять до вечера звание корнета. В пути по коридору от склада назад, к лестнице, Лоран крутил головой в надежде обнаружить уборную. В конечном итоге перед глазами оказалась дверь без таблички – та самая, как помнил новичок, за которой располагалась прозекторская. Сутки назад Марк Стил сказал, что корнет будет проводить в ней больше времени, чем начальник. Значило ли это, что Лоран имеет право сейчас зайти и посмотреть, что там? Маркиз постучал. Ответа не последовало. Лоран помедлил секунду, а затем толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Подумать только, за нею – труп, да еще и, буквально говоря, сворованный у полиции, а они не запирают дверей! Марк и так не показался Лорану ответственным начальником, а теперь и вовсе разочаровывал своей халатностью. Но, по крайней мере, подобное свойство характера объясняло, почему Стил до сих пор всего лишь поручик.

Лоран не забыл слов начальника о том, что кроме бактерий на трупе могут остаться следы магии, но молодой Эджертон, во-первых, знал о колдовстве несколько больше, чем признавался, а во-вторых, полагал, что раз мертвую девушку уже обследовал коронер, все волшебные флюиды были так или иначе счищены с тела. Корнет зажег керосинку, а в ее свете заметил несколько других ламп, и тотчас запалил и их. В подвальной комнате стало так светло, будто в нее заглянуло солнце – невзирая на отсутствие окон. Лоран поставил керосинку на столик позади себя и обернулся к трупу. Осторожно, но без страха, он снял простыню с лица девушки. Сейчас, через несколько дней после смерти, уже нельзя было сказать, славилась она при жизни красотой или нет, мышцы расслабились, подбородок опустился на шею. Зубы виднелись меж губ, но не блестели, как было бы у живой. Никакого спокойствия и очарования вечного сна, как в романах, не отражалось на этом лице. Маркиз откинул простыню дальше – платья на несчастной уже не было, на груди виднелся кое-как залатанный нитками рубец от вскрытия. Корнет сдвинул ткань до колен тела. Разрез, на его взгляд, шел недостаточно далеко… Хотел бы он знать, что написал в своем отчете коронер!

Лоран многое представлял себе превратно, черпая представления из книг, но к чему это не относилось, так это к мертвым. За время жизни в апимских лесах семья Эджертонов сталкивалась со смертью постоянно. Лоран задавал себе вопрос, как только он раньше не обзавелся шрамами на лице. Стоило покинуть хижину, защищенную всеми доступными средствами, включая волшебство, как ты превращался из аристократа или ученого в дичь, не больше. Хищные звери и птицы поджидали добычу, помахивая хвостами, покачивая перьями, выставив или спрятав до поры длинные когти, острые, как меч героя. На памяти Лорана, одни только песчаные тигры задрали восемнадцать человек, что были в услужении у лорда Эджертона. Так пополнялись знания юных наследников об анатомии, и теперь Лоран собирался, наконец, использовать этот опыт. Испытывая, впрочем, некоторую неловкость. Но когда его пальцы взялись за скальпель, они не дрожали.