Катерина Коновалова - Изъян в сказке: ведьма

Свет резанул по глазам, Мэгг охнула, зажмурилась, но слёзы всё равно потекли из-под век.

Монах не торопил её.

Мэгг проморгалась, шмыгнула носом и посмотрела на него.

При свете дня его лицо… Было всё таким же пугающим, но уже не казалось потусторонним. У него действительно сильно западали щёки и резко выделялись скулы. Большие глаза утопали в глазницах, а слишком тонкие бескровные губы навевали мысли о проклятых существах, о которых болтали по ночам крестьянские дети.

Монах смотрел на Мэгг со странным выражением лица, как будто что-то припоминая.

– В чём дело, святейший отец? – слабо спросила Мэгг. После нескольких дней темноты от обилия красок даже в унылом тёмном фургоне кружилась голова.

– Напомните мне, госпожа, как вас на самом деле зовут?

– М… – Мэгг сглотнула, – Магарет.

В конце концов, документы у неё были именно на это имя.

Уже назвавшись, Мэгг запоздало пожалела об этом. Вдруг святейший отец видел её в столице и теперь узнает? Вдруг имя «Магарет» натолкнёт его на ненужные воспоминания?

«Всевышний», – подумала Мэгг в отчаянии. А впрочем, чего ей бояться? Дважды её даже этот монах не убьёт.

– Магарет, значит, – кивнул святейший отец. – Интересное дело, госпожа Магарет, вы так боитесь меня, будто мы где-то встречались, причём при неприятных для вас обстоятельствах. А я, признаться, не помню этого. Я думал, что всему виной ваша маскировка, но вот она пала – и что я вижу?

Мэгг не ответила. Да и что она могла сказать на это заявление?

– Видите ли, госпожа Магарет, у меня превосходная память. Я не могу забыть даже анвийские стихи, которые учил в академии и раньше. А они, поверьте мне, стоят того, чтобы выкинуть их из головы. Так где же мы встречались с вами, госпожа Магарет?

Монаху было невдомёк, что их единственная встреча была короткой и совершенно не запоминающейся. И что всему виной – его жуткие глаза.

Он опёрся локтем о закрытое занавеской окно, коснулся пальцами висков и продолжил.

– Я помню монастырь теней близ Шеана. Дождливый вечер. Двух путников, попросивших об укрытии. Мужчину с цитрой в алой куртке и девочку, только вышедшую из подросткового возраста. Кажется, у неё была лихорадица.

Если до сих пор Мэгг боялась отца Леона бессознательно, как животное боится огня, то теперь её страх стал ещё сильнее. Прошло четыре года. Эта встреча длилась пару мгновений. Мэгг запомнила её, потому что её напугал взгляд монаха. Но он запомнить её просто не мог.

– Я видел эту девочку еще дважды, – продолжил монах, все так же задумчиво. – На портрете, который мне отдал принц. И за несколько месяцев до того – в бальной зале королевского дворца, она меня тогда, конечно, не заметила. Я не придал этому значения, оказалось, напрасно… Мы потеряли немало времени из-за этого. Итак, как же вас зовут на самом деле, госпожа Магарет?

Мэгг всхлипнула.

Это был конец. Теперь, когда монах узнал о её первом проступке, он наверняка не даст ей умереть быстро. Ещё ждут пытки, а потом – мучительная долгая казнь. Всё тело Мэгг заколотила крупная дрожь.

– Ма… Магарет. Это правда мое имя.

Она не могла вытереть слёзы, поэтому они лились, обжигали щёки, затекали за воротник платья. Монах чего-то ждал. Даже сквозь слёзы Мэгг различала его внимательный взгляд, устремлённый на неё. И только когда слёзы закончились и стали солёной коркой подсыхать на лице Мэгг, он взял с сиденья трость, стукнул ей в потолок и крикнул кучеру:

– В Августио Анто.

И быстрым движением снова завязал на глазах Мэгг повязку.

«Августио Анто». Эти слова эхом отдавались в ушах Мэгг. Она никогда не слышала этого названия, но предположила, что речь идёт о доме или замке. Едва ли так назвали бы город, по крайней мере, в Стении и Остеррии. А может, монастырь?

Чтобы не сойти с ума от предположений, каждое из которых было страшнее предыдущего, Мэгг принялась молиться. И хотя в этот раз слова молитвы давались ей тяжело, через силу, она всё-таки говорила с Всевышним – единственной опорой и утешением. Больше ей было не на кого надеяться в этот горький час.

Дорога между тем всё тянулась. Фургон по-прежнему делал остановки, всё так же четыре раза в день была еда: иногда, на привалах, каша с мясом, чаще, в пути, – холодные ломти ветчины и хлеба.

Но всё-таки кое-что изменилось: монах перестал разговаривать с Мэгг. Он больше не задал ей ни единого вопроса, не уточнял подробностей ограбления. Более того, он ни слова не сказал о её жизни под именем Магарет Кэнт.

Его голос теперь звучал очень редко: командовал остановки, предлагал Мэгг поспать и изредка осведомлялся, как она себя чувствует.

Мэгг не оставляло страшное предчувствие: он принял какое-то решение о её дальнейшей судьбе и более не желает о ней знать ничего. Он уже выяснил достаточно – но для чего?

На седьмой день пути Мэгг проснулась, кажется, раньше обычного – фургон резко остановился, лошади, осаженные кучером, жалобно заржали.

Скрипнула дверца. Мэгг, не открывая глаз (хотя, казалось бы, кто увидел бы перемены под повязкой?), приникла к тонкой стенке ухом.

Снаружи раздавался ровный гул голосов, но вскоре среди них Мэгг сумела расслышать надсадные крики:

– Бумаги! Бумаги! Готовьте бумаги!

Потом совсем близко раздалось:

– Бумаги, святейший отец. И могу я осмотреть фургон вашего святейшества?

Монах либо ничего не ответил, либо сказал что-то слишком тихо, чтобы Мэгг сумела разобрать его голос в общем шуме, но дверца скрипнула снова, а снаружи донеслось:

– Дорогу! Дорогу… сучьи дети! Па-ас-старанись!

Снова ржали лошади, кричали люди, но фургон тронулся и в том же темпе, в котором ехал всю дорогу, покатил вперёд.

Мэгг догадалась: они въехали в Шеан.

Фургон остановился, Мэгг помогли выбраться и повели под руки – куда-то. Были ступени. Были двери, распахивающиеся перед ней. Снова ступени наверх. И наконец, с глаз Мэгг сняли повязку. Она едва успела осознать, что её привели не в тюремную камеру, а в небольшую хорошо обставленную спальню, как верёвка, перетягивавшая её запястья, ослабла. Тень распутал узел и молча удалился.

Мэгг осталась одна.

Всевышний, неужели у неё есть надежда?

С трудом подняв уставшие руки, Мэгг начала разминать пальцы, растирать запястья, при этом в голове её не было ни одной мысли. Она не могла думать. К горлу подступали слёзы.

Пошатнувшись, она сделала несколько шагов вперёд и упала ничком на кровать – на чистое, свежее бельё.

Она чувствовала себя омерзительно грязной в сравнении с этим бельём, но ей было всё равно. Она вдыхала запах лаванды, с которой, наверное, служанка хранила простыни, и захлёбывалась сухими рыданиями. Всевышний, неужели она будет жить, раз её привели в эту комнату? Или это ничего не значит?