Наташа Труш - Куда он денется с подводной лодки

– Инь! Да ты там с тоски умрешь! – Тося смотрела на подругу с жалостью. – Нет, мне не жалко – бери ключи. Мы в этом году туда не поедем – это однозначно. Да в любом случае ты бы нам не помешала, но ты-то как там будешь?!! Ты же знаешь, что там и как. Удобства во дворе! Слава богу, вода в доме есть. А с работой как? Как ты будешь ездить? Это ведь три часа в одну сторону, и столько же обратно…

– А я не буду ездить каждый день. Я все решила…

Она и правда все решила с работой. Давно уже хотела своими материалами, собранными в экспедициях на Севере заняться, да все руки не доходили. Видимо, пришло время.

– Ты уйдешь из Университета? – Тося снова с жалостью посмотрела на подругу.

– Ну, во-первых, уже почти лето, и моей работы там на куриный шаг осталось. Во-вторых… Тонь, ну, что мне не хватит что ли денег? Ты же знаешь, университет у меня совсем не для зарабатывания средств на проживание был. «Был»… Видишь, я о нем уже в прошедшем времени, – грустно сказала Инга. – И вообще, Тось, не смотри ты на меня, как на умирающую. Перевезу свои тетрадки, компьютер у меня есть, и займусь, наконец, наукой.

Она и правда собиралась серьезно поработать, но на запущенной даче Кузнецовых надо было для начала навести порядок, а это оказалось делом не легким. Софья Гавриловна, будучи дамой модной и экстравагантной, на даче жила как крестьянка. И весь хлам, скопившийся за зиму, весной перевозила за двести километров.

– Какое счастье, что у нас нет машины! – говорила иногда Тося. – Ты представляешь, сколько бы мама могла увезти на машине, если даже в сумке-тележке с колесиками она умудряется за лето перетащить туда гору барахла! На чердаке стоит сундук. Я как-то добралась до него. Думаешь, что там было?

– Что? Золото-алмазы?

– Ага! Лифчики мамины! Штук сто, наверно, атласные «чепчики» времен хрущевской оттепели! Я ей говорю: «Мам! Ну, на фига ты это сюда притащила? «Носить буду! Не выкидывать же!» – ответила! Куда носить?!! Сколько надо женщине этого добра??? Не сто же штук!

– Так ты бы выбросила, – посоветовала подруге Инга.

– Да ты что?! Она проверит сохранность, и скандала не оберешься. Пусть лежат…

Инга забралась на чердак в первый же день. Там было тепло от нагревшейся на солнце крыши. В щели и мутное чердачное окошко пробивались лучи, в которых вихрились миллиарды пылинок. Они щекотали нос так, что Инга расчихалась.

Она нашла тети Сонин сундук. В нем, и, правда, обнаружился склад атласных старых бюстгальтеров, смешных и стыдливо-уродливых, сшитых в пятидесятые годы на советской фабрике нижнего белья простенько и недорого.

А на самом дне сундука Инга нашла фотоальбомы, и от нечего делать расположилась в пыльном старом кресле, стоявшем посреди чердака, и открыла первый, сильно потертый, с металлической застежкой на толстенных корочках переплета.

В нем были старые пожелтевшие фотографии. Виды какого-то поселка или маленького городка, видимо, на севере: полузанесенные снегом улицы, скользкие деревянные мостки-ступеньки в горку и с горки, полоска воды с подводной лодкой у причала, бравые веселые моряки. На одних фотографиях – чистенькие, в парадной форме, на других – чумазые, в интерьере подводного корабля.

– Ну-ну! – сказала Инга вслух сама себе. – Это у нас единственная любоФФ тети Сони – моряки!

Тетя Соня очень любила этот старый анекдот, про то, как бабушка поучает внучку: «Любовь в жизни должна быть единственная, внученька! Вот как у меня – моряки!»

* * *

Через три дня после того, как все это произошло, на Ингу навалилась жуткая беспросветная тоска. Она, наконец, поняла, что все это было именно с ней, а не в плохом кино, как казалось сначала. Как будто действие успокаивающего укола закончилось.

Она проснулась в тот день с головной болью, с тяжестью в сердце, и – самое неприятное для нее, – с жалостью. Она жалела себя, сына, и, как это ни странно, – Стаса Воронина.

Все-таки она его любила, хоть и замуж так скоропостижно вышла назло тому, кто предал ее двадцать лет назад – поверил сплетням, и бросил.

А Стас… Инга даже по истечении двух десятков лет в браке относилась к нему с трепетом. Впрочем, было отчего. Стас был нежен и ласков, покладист, но где надо – решителен. Он не обделял Ингу вниманием, и не заставлял ее ревновать. Если даже в его жизни и были какие-то тайны, то он сумел сделать так, что Инга никогда о них даже не догадывалась. А самое главное, она помнила, как он спас ее тогда от одиночества, от детского такого горя. Он оказался лекарством от первой любви.

И вдруг… Будучи по своей природе правдоискателем – вся в отца! – Инга вдруг явственно ощутила, что это такое – правда, которую иногда лучше не знать. И ведь если бы она докапывалась, если бы, как следователь, связывала ниточки, чтобы вытянуть всю правду! Нет! Правда эта сама упала в ее руки, как плод перезрелый, и что делать с ней теперь, Инга совсем не знала.

Она понимала только одно – ее благополучная семейная жизнь рухнула в одну минуту. Потому что, после того, что она увидела своими глазами, она не представляла, как могла бы снова лечь с мужем в одну постель. Просто лечь. Обо всем остальном – ни слова! Она винила себя в том, что не позвонила заранее. Пусть бы была у Стаса его тайная жизнь. Может и не жизнь, а так, эпизод, как он сам ей сказал. Но она бы не знала об этом и смогла бы, как и прежде, жить в семье, заботиться о нем, о том, чтобы у него были свежие носки и рубашки и необходимая литература для диссертации, которой Стас занимался, блинчики по воскресеньям и соль Мертвого моря для ванны. И еще тысячи мелочей, о которых Инга никогда не забывала. Она взяла на себя добровольно заботы о муже, и делала для него все с душой. Просто, по-другому она не представляла своей роли в семье.

И вот все это рухнуло в одно мгновенье. И впереди еще были объяснения с сыном и братом, и она совершенно не представляла, как это сделать. Сказать в лоб тому и другому правду? Денис отвернется от отца, а брат… Ингмар нрава был сурового, как отец. И вправду ведь «закопать» может бывшего мужа.

Стоп! Муж еще не бывший, во всяком случае, по документам. И это еще одна больная мозоль. В случае развода, Стас теряет очень много. Сам он хоть и не последний человек в своем деле – Воронин был очень хорошим пластическим хирургом и прекрасно зарабатывал, но загородный дом принадлежал по праву наследования Инге и Денису. Так захотел старший Валевский. Стало быть, Стасу придется уходить чуть ли не на улицу. Кошмар!

Инга на мгновение забыла о себе, о том, что пока не ему, а ей пришлось уйти из отцовского дома, и не по своей прихоти, а потому что муж ее оказался слишком любопытным, и слишком современным. Ей было жалко больше не себя, а Стаса. Она вдруг всей кожей ощутила, как все плохо. Другой жизни – без семьи, – она себе не представляла. Жизни с ним после всего увиденного, она не представляла тоже. И хоть разорвись! Думать о том, что она что-то новое и добротное построит в свои тридцать семь – сомнительно. Да и не хотелось ей. Стас был родным. И это было то самое главное, что по прошествии трех дней буквально парализовало Ингу. Это было как смерть любимого человека. Только, умри он по-настоящему, ей, наверное, было бы гораздо легче.