Ника Январёва - Слепая любовь. Лирическая повесть

– А может, ей лучше водочки? – гаденьким голосочком пропела фиолетововолосая разухабистая девица, которую звали Птичкой.

Компания, не исключая и Егора, дружно заржала.

Вот тогда и надо было уходить. А Оля, дурочка, побоялась показаться малолеткой.

Егор начал приставать, как только врубили музыку и погасили свет. Он навалился на Ольгины плечи и сбоку дышал ей в лицо невообразимым коктейлем из табака, пива, водки и шампанского. Рука его, с короткими потными пальцами, грубо полезла сзади за вырез блузки. Оля отшатнулась, юркнув из-под руки Егора в коридор. Но замок оказался непростым, и кто-то из Егоровых дружков схватил её за руки. С неожиданной силой оттолкнула захмелевшего донжуана. Он, пошатнувшись, уцепился за край её юбки. Материя затрещала. Оля впилась ногтями в эти ненавистные руки. Они разжались. Парень грохнулся, не удержав равновесия, а Ольга, справившись, наконец, с замком, выскочила за дверь.

Бежала по тёмным улицам, придерживая разодранный бок юбки и размазывая по щекам тушь. Кривила губы в брезгливой гримасе; было невообразимо гадко, словно мерзкие пальцы Егора и его приятеля оставили на её теле заклеймившие позором отпечатки.

Ткнулась в грудь отцу, когда распахнул дверь на её истеричный стук. Долго отмокала в ванной, нещадно тёрлась мочалкой, стараясь избавиться от невыносимого ощущения липких бесцеремонных лапищ.

Светлана отпаивала её успокоительным отваром из смеси трав и со смешанным чувством запоздалой тревоги и облегчения слушала сбивчивый рассказ и пламенные клятвы, что «больше – никогда, никогда, никогда!»

Юрик не улыбался. Он ровно сказал:

– Здравствуй, Оля, – как всегда, за несколько метров узнав её по шагам.

Она не приходила почти месяц, и сейчас в её походке, в её сдерживаемом дыхании было что-то виновато-осторожное, порывисто-несмелое. Когда уходила в последний раз, в голосе невольно прорывалась радость, а сейчас он был тусклым, каким-то невыразительным.

Оля присела рядом с Юрием и монотонно, почти скучно рассказала ему всё. Потом оба долго молчали.

– Я не батюшка, грехи отпускать не умею, – наконец неловко сказал Юра.

– Да, верно, – так же скучно отозвалась Оля и поднялась, намереваясь уйти.

– Не уходи, сядь, – попросил Юра.

Она послушно опустилась рядом и заставила себя смотреть в его незрячее, такое знакомое и такое симпатичное для неё лицо.

– Я тебе скажу, а ты забудь. И это, и всё… Обидно то, что ты не поняла Егора сразу, он ловко пускал пыль тебе в глаза. Высокий, красивый и сильный, да?.. Ты хорошая, но излишне доверчивая… Олечка, если бы я мог… – волнение помешало ему досказать «оберегать тебя от таких вот Егоров» или что-то подобное. Юра опустил голову, и ярко заалела его щека, видимая Ольге. И тёплой волной обдало её сердце.

– Ты звучишь сейчас грустно-грустно, как си-соль-си третьей октавы, бледно-сиреневый цвет, – прошептал Юра.

Оля взяла его дрожащую руку и стала водить пальцем по ладони. Но Юра вдруг быстро сжал пальцы, поймав её в капкан:

– Не смей!

Она не успела дописать «люблю».

И опять была школа с бесконечными уроками и неиссякаемые домашние дела, но на свидания с Юрой Оля приходила почти каждый день. И было это не жалостью вызвано, не обременяющей обязанностью скрасить жизнь и «посильно помочь ближнему своему», а настоятельной внутренней потребностью в общении с близким по духу и интересам человеком. И было уже совсем родным его лицо. И не вызывали боязливого отторжения его неизменные чёрные очки.

Джим, завидев Ольгу издали, подбегал и, степенно помахивая хвостом, тыкался в руки холодным чёрным носом. Оля гладила его по узкой короткошёрстной морде с карими маленькими глазками. Подходил Юра, а Джим деликатно удалялся по своим собачьим делам.

Зимой или в промозглые дни Оля и Юра оставались почти единственными посетителями парка. Запутанные тропинки позволяли наслаждаться неспешной беседой вдали от всех любопытных взглядов и ушей. Впрочем, ничего секретного в их разговорах не было. Необычное – пожалуй. Часто говорили о банальном – о погоде и природе, но Юра стремился выразить словами, как представляет и ощущает «изнутри» этот день. И неожиданные краски, и удивительные сравнения заставляли Ольгу по-новому взглянуть на привычный мир. И в ответ она пыталась максимально точно описать то, что видит, изобретая и отыскивая какие-то яркие и нетривиальные слова.

А ещё они обсуждали книги.

Чтение никогда не было для Ольги всепоглощающим хобби, она охотнее шила, вязала или возилась с младшими. Но волей-неволей, а приходилось осваивать программу по литературе, достаточно объёмную в старших классах.

А Юра с давних пор любил слушать по радио литературные чтения и всевозможные постановки. Да и тётя Зина никогда не отказывала ему в просьбе почитать. Специальные книжки для слепых были слишком громоздки и немногочисленны, Юра уже давно покончил со всем содержимым городской «слепой» библиотеки.

Размышления Юры о знакомых повестях и романах были тоже неожиданны и оригинальны: его же никто не направлял в русло школьной, «правильной» трактовки. И Оля постепенно тоже научилась избавляться от стереотипов, глядя на привычное с Юриной точки зрения и стараясь понять и выразить себя.

Не стремясь сознательно к тому, Оля стала лучше писать школьные сочинения.

– Вот когда таланты проснулись, – подтрунивал Олег, услышав об очередной дочкиной «пятёрке».

Говорили Юра с Олей и о родных, и о каких-то повседневных событиях. Совсем не говорили о будущем. Зачем? Хорошо было «сейчас» и «так».

Как-то в начале декабря Оля обмолвилась, что у брата Серёжи скоро день рождения, и она готовит ему подарок. Юра спросил:

– А ты тоже родилась зимой?

– Нет, что ты, я весной, 16 марта.

И разговор потёк дальше, не возвращаясь больше в прежнее русло.

Приглашать Юру на какие-то семейные праздники Оля, конечно же, не решалась: в неудобном положении не хотела увидеть ни его, ни родных. Поэтому обычно просто ссылалась на занятость, прибегая в парк на чуть-чуть. Так же было и в этот раз.

На торопливые объяснения Оли Юра кивнул. А потом взял её руку и неуловимым движением закрепил что-то на запястье. Пасмурный день после полудня совсем смерк, отгородившись низкими пухлыми тучами, и Оля поднесла руку ближе к лицу, чтобы рассмотреть. Это оказался широкий браслет, замысловато сплетённый из нанизанных на леску крошечных разноцветных бусинок. Узор был причудлив и цвета подобраны с большим вкусом. Оля обрадовалась неожиданному подарку, а ещё больше – тому, что запомнил.

– Спасибо, Юра… – и не удержалась от вопроса :

– Тебе помогала тётя Зина?

– Что ты. Я плёл в тайне от неё, – не оправдываясь, не убеждая, а будто укоряя в неверии.