Ника Январёва - Слепая любовь. Лирическая повесть

Однажды он сыграл – ни кровинки не было в строгом лице – что-то такое щемяще нежное…

У Ольги занялось сердце, она поняла: это признание. Неслышно встала за спинку его стула, уронила ему через плечи свои полные руки и приникла щекой к пушистой русой макушке.

– Юрочка…

Чуткие его пальцы робко пробежались по обнажённым женским рукам…

– Какая ты… – потрясённо прошептал Юра.

Она прижалась крепче, спускаясь лицом с его волос к щеке, к шее, с замиранием чувствуя кожей рук его сбившееся дыхание, несмелое касание губ, чуть шершавых и твёрдых…

Задев лицом дужку очков, Ольга расцепила руки и, быстрым движением сняв с парня ненавистные ей очки, потянулась, положила на верхнюю крышку пианино.

Юра запрокинул к ней голову с закрытыми глазами и она, нагнувшись, поцеловала дрогнувшие навстречу губы.

И тогда Юра вскочил, и упругий девичий стан впервые взволновал его, так ощутимо, так одуряюще легко давшись в руки.

– Олечка, – шептал Юра в мягкие душистые волосы, зарываясь в них малиновым лицом, – Олечка, какая же ты… Она была полненькая, горячая… Вот так, сразу Юре было нелегко совместить в сознании тот давно знакомый и дорогой образ подруги, что жил в душе, с этим вот, новым, осязаемым, из плоти и крови, который пробудил вдруг что-то прежде заповедное в сердце… во всём теле… Это пьянило и звенело, и звало в запредельную высь. И если бы в эту минуту пришлось выбирать: немедленно оторваться – и жить, или минута ещё в объятьях – и умереть, Юрий предпочёл бы второе. Не размышляя.

Сквозь сомкнутые ресницы Ольга видела парня на турнике, но сильные руки в этот раз бережно сжимали её, и неровные бугры мощных мышц покатывались так волнующе рядом.

А Юра тонул в её лебяжьей нежности… «Неужели это со мной? Неужели может быть так блаженно-хорошо?..»

Он ласкал её самозабвенно, как только мог. А она скользила пальцами и сжимала в руке то… что случайно оказалось под рукой. Истома растекалась по телу… А по руке тоже вдруг что-то потекло… Юрий странно замер.

Оля нащупала какой-то лоскуток и, распахнув глаза, с омерзением стала вытирать испачканную руку.

И сразу – всё кончилось!

Юра торопливо одевался, закусив губы. Нашёл на пианино очки. Его зримо передёрнуло, когда Оля вдруг, ударяя по клавишам незакрытого инструмента, резко отчеканила: «Чи-жик-пы-жик-где-ты-был…» Сел, сутуло вобрав голову в плечи, раздавленный и жалкий.

«Нет! Нет! Нет!» – панически звучало у Ольги в мозгу и, точно покидая место преступления, она опрометью выскочила на крыльцо, трусливо озираясь по сторонам.

Юрий ничего не объяснял вернувшейся тёте Зине, продолжая сидеть в горестно-неподвижной позе. Она сама увидела странные пятна на диване, скомканный носовой платок на полу, чуть не поднявшиеся до уровня остальных полузапавшие четыре чёрные клавиши…

Оля бежала, не разбирая дороги. В ней клокотало отчаяние – пополам со стыдом, жалостью, отвращением, обидой…

Не помня, как – очутилась в глухом уголочке парка. Забилась в самую чащу, сквозь жёсткие, стегающие по лицу ветки, через цепляющую за ноги сухую прошлогоднюю траву. И только здесь, вдали от всех, разрыдалась злыми слезами.

Всё вышло не так, и оказалось с изнанки гадким и грязным. И этот слепенький Юрик – он в самом деле инвалид, он совсем ничего не умеет и не знает, как надо. Не знает точно и она, но чувствует, что «э т о» должно быть приятно и возвышенно, что сердце должно наполниться неземной радостью. Нет, Юрик, всё не то и не так! И она виновата сама, что позволила этому случиться…

Выпускные экзамены сдавала на «тройки», хотя все свободные дни, ставшие такими нестерпимо длинными и пустыми, просиживала над учебниками. Дома её никто ни о чём не спрашивал. Только мама молчала как-то понимающе грустно.

Зато, находясь вдвоём, родители то и дело говорили об Ольге.

– Светлана, тебя не поймёшь: то переживала, что Оля слишком уж увлечена этим мальчиком, как бы не вышло чего. Теперь вот – всё время дома, на глазах – опять ты чем-то недовольна.

– На глазах! – передразнила жена. И укорила: – На глазах, а не видишь ничего! На ней ведь лица нет, как в воду опущенная.

– Ну, поссорились, значит. Или беседы твои на пользу пошли, – не совсем уверенно предположил Олег. Добавил твёрдо: – Во всяком случае, не вижу повода делать из этого трагедию.

– Ты, милый, так спокоен, даже не верится, что речь идёт о твоей дочери, – нервно бросила Светлана.

– А зато ты!..

– Это же мой ребёнок, моя кровиночка, и ей плохо!

– Светлана, протри глаза, ребёнку уже семнадцать лет. Свои семнадцать вспомни!

Олег, сам того не желая, подлил масла в огонь.

– Потому и беспокоюсь, что помню слишком хорошо! Но меня хоть опекать некому было…

– Вот-вот! А тут куча любящих родственников, сплошное баловство. Надо же и самой учиться жить… И потом, вспомни историю с Егором два года назад. Сама же выводы сделала, без всяких нравоучений.

– Ох, и не напоминай лучше! – отмахнулась Светлана. – Это я бдительность потеряла, купилась на вежливость симпатичного мальчика, разрешила… А если бы её тогда?..

– Да перестань же, не выдумывай!

Олег и сам уж был не рад, что напомнил. Тем более, что переволновался тогда за дочь не меньше жены. И сейчас не был так спокоен, как казалось. И Светланины терзания ему были в тягость. Нашёл, наконец, чем отвлечь дорогую от неприятного разговора.

– Света, ты ж ещё Маришкин дневник не видела!

Любому родителю приятно смотреть на почти сплошные пятёрки. Светлана улыбается.

– Значит, начальную школу закончили неплохо. И когда только эта сорви-голова уроки успевает учить?

– У неё просто память феноменальная. Вся в меня! – шутливо приосанился Олег. И неожиданно обнял жену, ласково заглянул в глаза.

– Я даже помню, какой сегодня день, – со значением проговорил он.

– Неужели сегодня?.. Да, правда… Подумать только, восемнадцать лет…

– На этой вот самой кровати.

– «На этой, на этой», – передразнила Светлана, – опять ты меня от разговора уводишь. С Олей-то что делать?

И от её нахмуренности у Олега снова падает настроение.

– Знаешь, что, – говорит он после минутного раздумья, – давай пока не будем её трогать, пусть уж экзамены как-нибудь сдаст, а там…

– Конечно, это проще всего – пустить на самотёк, авось обойдётся, – хмурится Светлана.

– Ну солнышко, – примирительно шепчет Олег… и вдруг кусает жену за мочку уха – шаля, как не умел в молодости.

Светлана возмущается и неуместностью шутки, и легкомыслием мужа – солидного дядьки с коренастой фигурой и загрубевшим лицом. Но она не успевает выразить свои эмоции – Олег хватает её в охапку и дурашливо кидает на кровать, «кровожадно» рыча и урча. Никогда не умевшая визжать Светлана издаёт высокий пронзительный звук. В дверь врываются перепуганные – или больше удивлённые? – Маришка и Серёга. Проголодавшиеся, они забежали домой, на минутку оторвавшись от летних забав и друзей.