Дмитрий Самойлов - Художник. Сборник произведений

Катя внимательно слушала мой монолог.

– Понимаю, – она кивнула головой. – Но тем не менее. Хотя бы незаметно. Не так явно и открыто. Какой вы азартный! Вечерами вашу комнату будут закрывать на ключ. С этого дня.

– Но позвольте! – возразил я. – Есть еще одно и я подозреваю, что вы знаете, о чем я говорю.

– Что такое?

– Я про девушку. Та, которая пропала. Я знаю, она там внизу, и слышал ее стоны, это ее голос…

– Вам послышалось. – Катя недовольно поморщилась.

– Но крики были предсмертные, так кричат, когда умирают! Я знаю!

– Знаю! Что вы можете знать, кроме своих пейзажей? Это вам не краски размешивать. В жизни все намного сложнее, чем вам кажется, – сказала она категоричным тоном.

На ее лице отобразилось страдание. Катя вздохнула и добавила печально:

– Иногда приходится делать ужасные вещи, совершать такие поступки, от которых самой страшно становится… Тяжело… Мне всегда жалко, когда я так поступаю и горько на душе.

– Зачем же вы так делаете? Это нехорошо…

– А что еще остается? – перебила она. – У меня нет другого выхода. Такова моя жизнь, но я всегда играю по правилам.

Голос ее задрожал. Она продолжила, волнуясь:

– А вы… Вы… Что знаете о смерти? Что видели в своей жизни? Цветастую палитру и разрисованных матрешек? Веселую радугу на небосклоне? Яркое солнышко?

Катя смотрела прямо на меня и внезапно глаза ее стали наполняться слезами. Она отвернулась в смущении, достала платок и поднесла к лицу, всхлипывая. Затем слегка успокоившись, повернула ко мне лицо с заплаканными глазами и сказала с выражением:

– Вы видели, когда-нибудь, как у матери отбирают ребенка и бросают в огонь? Когда отец смотрит, как его сын истекает кровью и ничем не может ему помочь… Вы видели такое? Его лицо обращенное к небесам? Как он страдает! Видели? А корабль полный людей? – она подошла вплотную и заговорила с еще большим чувством и выражением. – Он вдруг разламывается пополам! – Катя взмахнула руками и опустила их вниз. – Затем медленно погружается в морскую бездну, оглашая все вокруг безумными воплями!

После этих слов она отступила назад, и произнесла намного тише и спокойнее:

– А утром встает солнце и на неподвижной глади воды плавают обломки и десятки еще живых людей стонут и просят о помощи. Вы когда-нибудь такое видели? – прошептала она.

– Нет. Что вы! – воскликнул я.

Катя тут же повысила голос:

– А я видела и знаю, что такое смерть и как она выглядит. И не вам меня совестить!

– Хорошо. Хорошо. Не волнуйтесь так, пожалуйста.

Я попытался ее успокоить, нежно обнял за плечи и предложил:

– Пойдемте спать. Уже поздно.

– Да… Да, конечно, поздно. Поздно что-то менять, – устало промолвила она. – Простите меня Бога ради. Я устала и хочу спать. Я так люблю тишину.

Мы зашагали, обнявшись. Потом я поднял ее на руки и понес, как ребенка. Она закрыла глаза и склонила голову на мое плечо. Так я донес ее до комнаты, бережно опустил на кровать и позвонил горничной. Та пришла тотчас, неся ночную рубашку.

– Это ее любимая, самая мягкая! – прошептала горничная и заперла за мной дверь спальни.

Долго проспать Кате не удалось. Разбудил стук, навязчивый и монотонный.

– Когда же это прекратится? Ужас какой! – Катя несколько раз перевернулась, затем сбросила одеяло и встала со словами:

– Я так хотела проснуться утром. Какое это счастье – спокойно спать до самого утра!

Она вышла из комнаты, прошла по коридору и поднялась по лестнице, ведущей в башню.

– Что вы здесь делаете в 11 часов вечера? – спросила она у рабочего, стоявшего возле оконного проема.

– Работаю, – ответил он на ломанном русском.

– Но ведь уже поздно. Спать не хотите?

– Нэт!

Катя подошла к нему, спрашивая:

– Устал, наверное? Посмотри вот туда, – рукой она показала на двор.

Он повернул голову, улыбаясь.

– Нет вон там, ниже. Что видишь?

Он нагнулся, высунувшись из проема, пытаясь разглядеть то, что она показывала.

– Да, да, только правее и еще ниже. – Обеими руками Катя быстро схватила его за ноги и резко подняла вверх. Он задержался, цепляясь за стену, и соскользнул вниз.

А-а-а! – послышалось.

– Не хочешь спать, зато я хочу, – сказала Катя.

К месту падения собралась прислуга, даже повар пришел, потирая живот и жуя на ходу.

Подошел Сергей Иванович. Катя спустилась и встала рядом.

Сергей Иваныч разглядывал тело и смотрел то на Катю, то наверх. Затем сунул руки в карманы и сделал полукруг, обойдя место на котором лежал упавший рабочий.

– Близко не подходите! – одернул он слишком любопытных и, уже обращаясь к Кате, сказал:

– Его голова… Смотрите.

– Что голова?

– Она раскололась. Зайдите правее, отсюда видно.

– Еще бы, – прошептала Катя, сделав несколько шагов. – Да, действительно. Бедный мальчик. Упасть с такой высоты на камни!

Прибежал запыхавшийся прораб. Он сел на землю, обхватив голову руками.

– Как же?.. Как же? – повторял он словно заведенный.

– Надо вызвать скорую, – сказал Сергей Иваныч и удалился.

Катя подошла к прорабу и, поправляя прическу, спросила:

– А сколько ему лет?

Тот убрал руки с лица и ответил:

– 23 года. Это был мой лучший рабочий. Такого никогда не было, – он повернул к ней лицо. – Один ушел в лес и не вернулся… Этот сорвался… Надо уходить отсюда.

– Сегодня один, завтра другой, – равнодушно произнесла Катя, зевнула, прикрывая рот рукой, и не торопясь пошла к дому.

Прораб поднялся и закричал ей вслед:

– Что я скажу его родителям?!

– Какая разница? – она махнула рукой.

***

После того, как она закрыла меня в моей комнате, единственной моей радостью остается пейзаж из окна. Я наблюдаю его постоянно в разную погоду. Удивительно! Какие краски мне удавалось разглядеть. Таких я раньше не замечал. Озеро из окна тоже видно, почти всё. Оно окружено зарослями камыша, который шелестит под порывами ветра и его шелест слышен даже отсюда. Это успокаивает и навевает размышления. Я рисовал его несколько раз карандашом и акварелью. После того как я это сделал, оно перестало интересовать меня, лишь один раз, когда лиловые тучи закрыли небо, вода изменила цвет и этот оттенок показался мне интересным.

Я наблюдаю за Катей каждый день, когда она идет купаться. Она снимает халат, проходя мимо моих окон, и остается в купальнике. Или же одевает его на голое тело. Грудь полураскрыта и ноги… Я положительно влюбился в нее. А может, скорее всего, она влюбила меня в себя? Впрочем, уже не важно.

Мои дни проходили спокойно и безмятежно. Не раз я вставал с постели, подходил к окну, брал альбом и пытался что-то нарисовать. Но ничего не получалось. Тогда я ложился на кровать и закрывал глаза. «Почему у нее такая мягкая грудь?»; думал я, накрывшись одеялом. «Или мне показалось».