Олег Лукошин - Варварские Строки

– Татьяна! – воскликнул Александр Львович. – Ты говоришь это так, будто я сейчас начну с тобой спорить, начну тебя переубеждать, стыдить даже. «Как ты можешь такое говорить! Да ты изменница поэзии!» И всё такое прочее. Но я не буду этого говорить, потому что полностью с тобой согласен. Даже больше скажу: ты затронула сейчас тему, которая всегда меня волновала. Постараюсь выразить её так: соответствие, а может и несоответствие, жизни художника его творчеству. Мы на днях разговаривали на схожую тему с моим издателем, Борисом Чивиным – знаете его, наверное. Но там всё несколько с другой точки рассматривалось. Он совсем уж радикальные взгляды высказывал, вплоть до отрицания искусства как такового.

– Очень странно от него такое слышать, – подал голос парень.

– С ним такое часто бывает, и вряд ли он сам верил в свои слова. Просто он провокатор по натуре и подбивает меня на разные нелепые суждения. Проблему, если посмотреть на неё с того угла, который задала нам Таня, можно истолковать примерно так. Вот мы видим писателя. Писатель, скажем, даёт интервью. Ведёт себя крайне экзальтированно – мимика, телодвижения, слова, всё выдаёт в нём его нечеловеческие страдания и жертвы, через которые он прошёл при написании своей книги. Вне всяких сомнений, этот человек положил себя на алтарь искусства. Причём целиком и бесповоротно – с этого алтаря его уже не сдвинешь. Но потом мы берём его книгу и начинаем читать. И видим: книга-то так себе! Нельзя сказать, что бездарная, но и выдающейся её не назовёшь. Средняя книга. Но писатель уже на алтаре, его самопожертвование уже не остановить! Он ходит по улицам с горящими глазами, бормочет себе что-то под нос. Болезнь, иначе и не скажешь, болезнь несоответствия между умениями и созданной им о себе иллюзией! И всё бы ничего, мы могли бы проводить его улыбающимися взглядами, но писатель этот от своей болезни чахнет и умирает. Или, ещё того хуже, сам накладывает на себя руки. Сгорел, одним словом. А всё ради чего? Ради какого-то фантома, призрака. Иллюзии. Да, о нём напишут как о беззаветном мученике искусства, найдутся такие, кто назовёт его гением, причём совершенно незаслуженно, но стоила ли его жизнь, такая короткая, бессобытийная и, в общем-то, пустая всей этой экзальтированной бравады? Он уже на том свете, его не вернёшь. А что интересного он видел? Да ничего – он весь вышел в иллюзорные переживания. С таким пониманием, с таким видением творческой личности я, конечно, не могу согласиться. И ты абсолютно права, Таня, что не хочешь разделять эту участь. В жизни, какой бы сложной она ни была, всё-таки немало прелестей, и ещё неизвестно, можно ли на одну чашу с ними поставить прелести творчества. Мне почему-то кажется, что победа всегда будет за жизнью.

Вино потихоньку выпивалось.

– Теперь, Игорь, твои рассказы, – взял Александр Львович со стола несколько листов.

Пауза после этих слов получилась довольно длинной и была заполнена многочисленными улыбками и даже смешками девушек. Низовцев тоже улыбнулся.

– Ну что сказать, – начал он и снова задумался. – Похвально, похвально твоё стремление описывать жизнь во всех её проявлениях, в том числе и в таких. Я сам, как вы знаете, активно вставляю в свои произведения сцены секса и делаю это не только потому, что мне это нравится и хочется. Я преследую и более далёкую перспективу. Думаю, вы согласитесь со мной, что отношение к сексу у нас в стране какое-то… не такое, согласны?

Никто не возражал.

– Если выразить это отношение одним словом – то слово это будет «стыд». Причём под стыдом я понимаю, если хотите, мистическую составляющую этого понятия. Это то, что сдерживает нас от естественных и жизнерадостных проявлений, причём не только психологически. Вот мне скоро пятьдесят, молодой ещё, в общем-то, человек, хотя уже и не юноша, и в течение всей жизни я ощущаю в голове некую занозу, некую область пустоты, которая никак не позволяет мне выйти на тот уровень отношений с женщинами – я говорю сейчас об отношениях с женщинами, хотя у Игоря много и однополой любви, – который я мог бы назвать твёрдо удовлетворительным.

– Неужели у вас, – подала голос вторая девушка, высокая и худощавая, звали её Маргаритой, – не было отношений даже на «четвёрку»?

– Представь себе, нет. И думаю, я не одинок. Постоянно, даже в самых идеальных на первый взгляд моментах присутствует нечто, что в конечном счёте выворачивает всё наизнанку. У меня было немало женщин, но со всеми в конце концов приходилось расставаться. Причины были разные, но источник всех причин, как мне представляется сейчас, один – секс. Это не значит, что я не удовлетворял своих партнёрш, хотя наверняка были и неудовлетворённые, просто несовпадения в том, как мы понимали и пропускали через себя секс, рождали какие-то зазоры. Они углублялись, становились острее и в конце концов нам приходилось расставаться. С Еленой мы уже седьмой год. Она – самая идеальная из всех женщин, каких я только видел. Именно поэтому я с ней. Но! Но тем не менее эти зазоры, которые произрастают из секса, а если шире – из сексуального воспитания или его отсутствия, они не исчезли. Я сейчас не буду о них говорить, всё это очень лично, но они, поверьте, весьма меня угнетают. Вот потому я и пишу как можно больше о сексе, чтобы мои читатели, а может и я сам, отучились бы постепенно воспринимать его как нечто из ряда вон выходящее.

– Секса должно быть много, – сказал Игорь.

– Правильно! – подтвердил Низовцев. – Секса должно быть много, он должен быть везде и повсюду – вот тогда тот запретный тотем, который накладывают на нас с рождения, быть может, и спадёт.

– Но ведь это аморальщина, – снова вмешалась Рита. – Не подумайте, что я с вами не согласна, просто я пытаюсь предугадать возражения ваших оппонентов.

– Мои оппоненты заведомо не правы. Действительно, поначалу это воспринимается как аморальщина. Даже я в своё время считал так. Но задумайся, откуда берётся это понятие – «аморальность?» Оно – прямое производное от того самого Великого Стыда, который гнездится в нашем сознании. Именно он рождает такое отношение.

– Но всё-таки должны быть какие-то возрастные ограничения, – подала голос поэтесса Таня. – Нельзя же ребёнку показывать порнофильм.

– Не должно быть никаких ограничений! Именно ребёнку и надо показывать порнофильмы! Но только без насилия. А ещё лучше для ребёнка будет, если его папа и мама, не стесняясь, станут заниматься при нём любовью. Вот тогда он убедится, что секс – это хорошо, что в нём только позитив, и что только через него мужчина и женщина обретают гармонию. А когда родители запираются от малыша на ключ, стесняются при нём даже обнимать друг друга – ничего положительного он из этого не вынесет. Вот тогда-то и зародится в его голове тот самый стыд, который зародился в своё время у меня, и от которого я до сих пор не могу избавиться.