Сьюзан Кинг - Острые шипы страсти

– Король Иоанн не предоставил нам никакой протекции, милорд, – озадаченно произнесла девушка.

– Его очень интересует Эшборн. – Уайтхок посмотрел на сына.

Хоквуд сделал знак, что он закончил, хотя съел совсем немного, и Дженкин убрал поднос.

– Мы с отцом на протяжении нескольких недель бывали в суде, – сказал он. – Это там мы услышали о смерти вашего отца и аресте вашего брата Гая. Многие недоумевали, кто же вступит во владение этим участком земли.

– Вступит во владение этим участком! – Эмлин выпрямилась от возмущения. – Мой брат – полноправный барон Эшборнский. Он оплатил налоги на наследство, но король арестовал его, потому что плата неожиданно оказалась выше, чем уже было внесено. Доходы Эшборна исчерпаны налогами, пошлинами и штрафами, а король еще требует плату за весенних ягнят и шерсть. Но мы отправим королю последнее, что у нас есть, лишь бы освободить моего брата. Это отвратительный взнос – выкуп, по правде говоря, но он будет выплачен. Никто не отберет у нас эту землю, милорд.

– Но ваш брат молод, – сказал Уайтхок. – А молодой барон – это зачастую совсем не барон. К тому же король подозревает вашего брата в предательстве.

– Предательство?! – воскликнула она. – Я не слышала о таком обвинении.

– Он симпатизировал мятежным баронам, которые с прошлой осени требуют хартии вольностей, – спокойно сказал Уайтхок. – Известно, что он встречался с ними в Бери-Сент-Эдмендсе касательно хартии короля Генриха, на основании которой некоторые планируют создать новую хартию. Ваш брат не оплатил свой взнос и в прошлом году отказался заплатить щитовые деньги [4] Денежный сбор, называемый также скутагий , в пользу короля, взимался с рыцарей средневековой Англии взамен службы в королевской армии. ( Примеч. пер. ) , когда он и другие бароны не согласились сражаться за короля Иоанна во Франции… – тут он бросил злобный взгляд на своего сына. – Королю осталось только решить, как поступить с наследством вашего брата, ведь собственность преступника переходит короне. – Наколо́в ножом сочное печеное яблоко, он отправил его себе в рот.

– Я хочу узнать содержание королевского послания, – сквозь стиснутые зубы произнесла Эмлин. – Все ли в порядке с моим братом?

– Пока что, леди Эмлин, – пробубнил Уайтхок, уничтожая остатки сочного коричневого яблока, – я благодарю вас за хороший ужин. – Он опустил пальцы в розовую воду, разбрызгал ее и вытер руки о скатерть. – Вскоре вы узнаете суть письма короля. Прошу меня простить. Мне нужно посоветоваться с моими людьми. – Он встал и кивнул, затем прошел через комнату – его тяжелые сапоги гневно стучали по полу.

Эмлин ожидала, что барон тоже встанет из‑за стола, но он остался, задумчиво глядя в спину уходящего отца. Золотистый свет из камина играл на поверхностях его точеной щетинистой скулы и тонкого носа. Ей показалось, что он похож на раскрашенную в насыщенные цвета скульптуру погруженного в раздумья святого Михаила в доспехах – красивый и строгий. Картину смягчала каштановая масса волос, которые пушистой волной спускались вдоль щек к сильной шее.

Он повернул голову и посмотрел на нее. Под темными бровями его глаза сияли, как пламя, отражающееся в серебряном бокале.

– С вашего позволения, леди, – мягко произнес он, поднимаясь. Немного неуверенной походкой он вышел из комнаты и исчез за шторой в дверном проеме. У камина Каджиль на секунду поднял голову, тоскливо посмотрел вслед барону и снова лег.

– Неблагодарный негодник, – догоняя барона, с любовью прошептала псу Эмлин.

Небольшой холл освещался смолистыми факелами в железных канделябрах, расположенных высоко на стене. Она проскользнула через занавес, и в это мгновение барон обернулся и чуть не столкнулся с ней.

– В этом послании что-то большее, нежели очередное требование денег, – настойчиво произнесла Эмлин. – Скажите мне. Я хочу услышать это сейчас.

– Нет. – Он не отошел в сторону, она тоже.

– Что с моим братом? Скажите мне, милорд.

Расположив руки на поясе, он обвел взглядом холл. Свет факелов очерчивал его профиль.

– Эта стена вдоль лестницы отлично разукрашена, миледи.

Холл и лестничный пролет, называемый лестничной стеной, потому что он шел вдоль толстой и массивной внешней стены цитадели, образовывали широкую площадку с каменными ступенями, ведущими вниз к входной двери. Другой пролет извивающейся лестницы вел наверх к спальням.

Стены вдоль лестницы были украшены. Плавные изогнутые фигуры были нарисованы на покрытом штукатуркой камне, насыщенные цвета блестели в свете фонаря. Расположенные по обеим сторонам от входа в большой зал, два рыцаря в доспехах смотрели друг на друга, сидя на покрытых красной попоной конях. У подножия широкой лестницы архангелы в белых нарядах парили над красно-синим узором в виде алмазов.

– Прекрасно выполненные рисунки, – сказал он. – Это работа какого-то местного художника?

Эмлин не сразу нашлась, что ответить, так как обдумывала в это время, в чем могло заключаться послание короля. Барон снова задал свой вопрос. Она нахмурила брови. Некоторые рисунки были ее собственными, нарисованными год назад под руководством дяди Годвина, вскоре после ее возвращения из монастыря. Зимняя непогода продлила один из редких визитов Годвина в семью брата, и тогда он украсил холл – рыцари были подарком отцу Эмлин, а ангелы были нарисованы в честь ее матери.

Гордясь способностями дяди, Эмлин очень сомневалась в ценности собственного вклада, который состоял в украшении фризов, прорисовке рук, ног и ниспадающих нарядов архангелов. Более привыкшая рисовать крошечные картинки на манускриптах, той зимой она неплохо научилась создавать масштабные изображения на стене.

– Их нарисовал мой дядя Годвин из Уистонберийского аббатства, – наконец ответила она. Ей гораздо больше хотелось обсудить документ короля. – Он монах, живет в Йорке, учился на художника; расписывает стены парижских церквей, иногда дворцов. Деньги идут его ордену, поэтому ему разрешается время от времени покидать аббатство. В Уистонбери он возглавляет отличную мастерскую для переписи рукописей.

– Он прекрасно владеет цветом и формой. Я знаю это аббатство. Оно находится недалеко от замка Хоксмур, моего дома, – заметил он. – Возможно, я приобрету какой-нибудь манускрипт оттуда. – Он повернулся и начал изучать при свете мерцающего факела тот участок, где был нарисован поединок двух рыцарей; его кольчуга скрипела в такт движениям. – Я бы хотел рассмотреть это более детально утром до нашего отъезда, – сказал он.

Эмлин неожиданно почувствовала озноб, но не в теле, а скорее, в душе – мрачное предчувствие, словно он намекал, что она уедет с ним. Девушка отогнала эту мысль. Естественно, он говорил о своем отъезде с отцом и войском.