Алексей Горобец - Простудятся в траве босые осы…

И рухнув с шумами и гамами
В прокрустову её кровать,
Теряем почву под ногами мы,
Боясь друг друга потерять.

И о любви не смея речь вести,
О, как мы верим в чудеса,
Где постижимы бесконечности
И достижимы небеса!..

Что правильно,
То, как известно, верно.
Зло бесконечно, а добро безмерно.
Цветёт в апреле майская сирень.
Апрельский ландыш доцветает в мае,
И на краю зимы в кубанском крае
Исходит снег и прибывает день.

Всё по уму.
А то, что непонятно –
Оно, конечно, глупо и темно.
Кувшинки возвращаются на дно
Застойных омутов,
Где гниль и водяные,
И что им там,
И кто они такие,
Нам как-то всё едино,
Всё одно.

Зло соразмерно,
Что не так уж скверно:
Добро – оно не выживет без зла.
Под воблу пиво
И забить козла –
И в каждой подворотне
По жюль-верну,
И мудростью сквозит из-за угла.

Свой гороскоп мы знаем наизусть.

Подножный сор пощипывая споро,
Пасётся возле лужи у забора
Зачуханый и грустный
Сивый гусь.

Весна
В пылу расчётливой свободы
Разбрызгалась дождём –
И кончен бал.
Солируют кроты – их чёрный нал
На откуп взял
Сады и огороды.

И ночи всё докучливей и суше.
И что ни день –
То всё вчерашний день

И сивый гусь в заплесневелой луже
Пугает нецелованных лягушек
И отгоняет собственную тень.

Замшела и темнобока,
Но как же приветит глаз!
Притвор, след ограды сбоку.
Душа воспарит высоко…
Не мы выбираем Бога.
Бог выбирает нас.

Мы помним, почём фунт лиха,
Шмат солнца и жбан дождя.
Но тихо в притворе, тихо…
И колется облепиха,
Слезою ладонь желтя.

О чём её плач? О нас!
О каждом. Отдельно взятом.
О каждом, кто на попятный
И рад бы (о чём тут сказ!),
Да слишком вольна дорога,
Да спеси, гордыни много…

И мы по пустым отрогам
Скользим, уходя до срока,
И всё удивляем Бога…

И Бог удивляет нас.

Памяти Дениса Ивеншева

Тамань давно не скверный городишко,
Но так осталось в памяти – и ладно!
А новое не слишком и накладно:
Асфальт, да за пригорком телевышка.

Белеет – с моря – берег одинокий.
А Странник Божий – в бронзе и не виден.
Безвременьем обижен и обиден
Друзьям (почти друзьям), из тех, что позже
Состарятся в свои земные сроки
И поуходят, унося с собой
Восторженный испуг – перед строкой,
Перед судьбой – осенней, одинокой,

В тумане, там… где призрачен покой…

Где бездна, высь и ветер голубой.

У дней минуты умыкать
И терпеливо замыкать
Земной орбиты эллипс.

Зима. Чего ж ещё желать?
Чего ж ещё нам пожелать?..
Метелям, вьюгам – исполать!
Как рано вы слетелись.

А мы успели постареть
Под рыки хэви-рока,
И лето красное пропеть,
И не дозрев, в траве дозреть,
Упав с дерев до срока.

И дочитать последний акт
Любви (и всё – стихами),
И дописать последний такт
Кантаты, где найти контакт
С ночными петухами,

Чтоб в лад и сладостно орать
(Под утро – ежечасно),
И страстно время ощущать,
И не пущать, и обличать,
И обнищать,
И обмельчать

Дабы не стать несчастным.

Не искушай законы Ома –
Не лезь в электросеть рукой.

Блины твои всё больше комом.
Слоны ушли на водопой.
И дымен дом, и все ли дома,
И мёрзнет холод у парома,
И не в запой, так на покой
Ушёл паромщик ломовой.

И против лома – нет облома.

А что посеял – то и жнёшь!..

Дворняга уличный, гаврош
Сырых садов, канав, заборов,
Сеней простудных, коридоров,
Где в кровлях дыр не перечтёшь,
Он здесь везде, он в души вхож,
Он – как сквозняк

И ты сдаёшься,
И сознаёшь,
И сознаёшься:
Цена твоим усильям грош,

Когда свобода листопада,
И сутемь, и тепла не надо,
И задышал ноябрь на ладан,

И что посеял, то и жнёшь.

О, не стоящее на месте настоящее:
Ни удержу, ни передыху нет!
И будущего нет – лишь уходящее
Мелькнёт, толкнёт, освищет –
И привет.

И только в прошлом мы свои, мы дома.
И странствуя меж хламом и старьём,
С тоской и удивленьем узнаём,
Как много нам внове и незнакомо.
И первая любовь – жива, живёт,
И как и ты, удивлена немного,
И судят нас, но грустно и нестрого,
Полынная заросшая дорога
И тот подъём,
И этот поворот,

Где можно всё вернуть,
Догнать, успеть

И не о чем рыдать и сожалеть.

Мы слышали сову: встревоженные совы
До поздних петухов вносили свой протест.
Они пеняли нам, что не готовы
Мы, уходя, оставить всё, как есть.

И мы смогли понять высокогорность горя,
Совиную тоску и сообразье бед
Со множеством беды, когда доцвёл цикорий,
Сопрел пырей и высох бересклет.

Смогли понять – но не могли вернуться
К началу, где исход ещё не предрешён,
Где призрачность надежд, любви и веры усталь
Пока лишь впереди, всего лишь дальний звон.

Но было нам тревогу, несогласье,
Тоску и боль – с судьбой соотнести.
Земля в пути.
В пути и верит в счастье!

Не помешай
Себя ей обрести.

И снова торжествует – протоплазма!..
Ещё не зная слова, но уже
Сочувствуя невспыхнувшей душе,
Раскручиваясь жадно и непраздно,
Она надёжных ищет сторожей

Для будущих деяний,
Движений в предстоящем сонме лет,
Которым нет ни формы, ни названий,
Поскольку слова нет – и речи нет.

Но движима инстинктом и любовью
Бог весть кого неведомо к чему,
Своей сырой, прекрасной красной кровью
Она дорогу высветит уму.

И поклоняясь запахам и звукам,
Цветам во сне и цвету наяву,
Ты распахнёшь со скрежетом и стуком
Глухую дверь – и ступишь на траву

И удивишься: – Надо же! Живу.

Часы мудры – их смысл сокрыт.
Им остановка не грозит.

Свой бег или своё топтанье
На месте (а предел скитаньям –
Станичный мой замшелый скит)
Они продолжат. Лёд не в счёт.
А снег – что снег? – истёк, растаял.
И птиц весенний перелёт
Не то, чтоб отменён, но ждёт,
Но жаждет встречного движения.