Кира Снежная - Алиса в Академии Голодранцев

– Алиса! – выдохнула она, застыв на лестнице, как изваяние. – Что случилось? Кто гонится за тобой?

В ее строгом голосе ни капли участия и тревоги за меня, только осуждение.

В глазах – выражение напряженное и злое. Я знаю его; я хорошо его знаю! Она так смотрит, когда решает, на чью сторону встать. Она поступит правильно в зависимости от того, кто гонится за мной.

Если дворник из соседнего двора, она придаст себе вид истиной высокородной леди и прогонит его прочь. Если кто поважнее… она не станет конфликтовать. Ей проще будет распахнуть двери и вытолкать меня к разъяренной толпе, чтобы те утолили свою жажду мести.

А если Нил Монтеррей?.. Что она скажет, услышав его имя?..

Но ей не нужны мои слова, чтобы узнать правду.

Я упрямо молчу, подпирая двери, будто это может уберечь меня от беды, но Беата – талантливый телепат. Мама всегда вздыхала с тоской и сожалением, говоря, что раньше такие таланты были на вес золота. Раньше Беата могла рассчитывать на хорошее обучение, на прекрасную карьеру и на удачную судьбу.

Но не теперь. Ее происхождение не даст ей ни малейшего шанса выучиться, развить свои способности и стать уважаемой леди.

Ее удел – варить варенье из хрюмзиков и нянчить детей, которые вырастут и пойдут работать на фабрики за гроши…

Беата бесцеремонно роется в моих мыслях, потому что я не успела выставить защиту против ее воздействия. Брови ее хмурятся, нездоровое бледное лицо становится еще более напряженным и несчастным. Темные тени ложатся под ее глаза, отчего взгляд делается пугающим.

– Сумасшедшая, – выдыхает она. От злости у нее даже губы побелели. – Ты оскорбила мастера Нила?! Ты посмела ранить его?!

Она смотрит на меня расширенными от ярости глазами, и я чувствую: кроме страха в ее дрожащем голосе есть еще что— то. Жгучая ревность и страсть.

Я тоже неплохой телепат, и успеваю вцепиться в ее сознание, словно в волосы в драке.

Яркие, похожие на праздничные открытки, мысли сестры почти ослепляют меня, и я вижу причину ее ревности.

В своих потаенных мечтах Беата не была такой бледной и замученной. Она видела себя румяной, улыбчивой… и в платье горничной дома Монтеррев.

Я ахнула и сползла по двери.

Видения, где Беата подносит ароматный чай в фарфоровой чашечке Нилу, просто сразили меня наповал. Она тоже, как и я, была влюблена в Нила. Она тоже мечтала о прикосновении Нила, о том, чтобы быть с ним рядом. Хотя бы в роли горничной…

– Что ты наделала, гадина! – выкрикнула Беата со слезами, кидаясь на меня.

Я разрушила ее мечту, уничтожила единственную возможность приблизиться к Нилу и быть подле него.

Нужно быть честной с самой собой: Беата некрасивая. Она даже не хорошенькая.

Нил обзывает меня мышью потому, что у меня черные, яркие глаза и мелкие черты лица. Но прочие мальчишки, не такие заносчивые, как Нил, в один голос твердят, что я очень привлекательная. А бедняжка Беата вечно в тени; у нее жидкие волосы и болезненный вид. Даже на новогодние праздники ей никто не подарил подарка, свидетельствующего о симпатии. Ни открытки, ни цветка, ни конфеты.

И угораздило же ее втрескаться в этого чертова Нила!..

– Дура! – исступленно, со слезами в голосе, кричала Беата, накинувшись на меня и вцепляясь в мои волосы обеими руками. – Испорченная! Ты вечно все ломаешь и рушишь, все, к чему прикасаешься! Я так хотела!..

Беата никогда не была сильной. Оттолкнуть ее не составило никакого труда, и она шлепнулась на старенький, вытертый ковер, тяжело дыша и сжимая в кулаках вырванные из моей шевелюры волосы.

– Прислуживать этому скользкому мерзавцу – предел мечтаний? – выкрикнула я.

– Да! Да! – яростно выкрикнула Беата.– Прислуживать! Ходить в новой одежде! Есть досыта! И быть с ним… с ним рядом!

– Фу, какая мерзость! – кричу я, хотя слезы катятся по моим щекам. – Ты забыла, что из приличной семьи?! Ты хочешь всю жизнь унижаться? Должна же быть у тебя хоть капля гордости!

Беата молчит, а я рыдаю. Мне жаль ее и нестерпимо стыдно. Стыдно за то, что наша семья обнищала настолько, что вечно больная Беата не наедается. Она поправилась бы, и, может, похорошела бы, если б пила свежие сливки и ела фрукты, но…

Быть служанкой у Монтеррея это был ее единственный шанс поправиться. Теперь ее, конечно, не возьмут в это дом.

На наши крики спустилась встревоженная мама. Ступеньки старой лестницы скрипели под ее ногами, а мне и этот скрип был невыносим. Он ввинчивался мне в уши, напоминая о нашей бедности, о том, что мы не можем себе позволить даже лестницу починить.

– Что вы тут устроили, девочки?! – всплеснула руками мама, увидев нас обеих, растрепанных, взлохмаченных. – Драку? Где ваше воспитание?! Где ваши манеры?! Приличные леди себя так не ведут!

– Приличные леди не мечтают подтирать задницу богатею за подачку! – выкрикиваю я яростно. – Она собиралась в горничные! К Монтеррею!

– Эгоистка! – вопит Беата. – Не тебе решать, чем мне заниматься! Хочу прислуживать Монтеррею, и буду! Буду! Буду!

От ее истошных криков у мамы опускаются руки. Она горбится, на глазах будто бы старится. Губы ее дрожат, руки бессильно опускаются вдоль тела. И я вижу, какие они у нее натруженные и грубевшие от работы. Мама всю работу делает по дому сама. Выращивает овощи и продает их на рынке. Делает все, чтобы у нас был кусок хлеба – и чтобы при этом ей не нужно было униженно прислуживать богатею.

– Беата, девочка моя, – произносит мама тихим, дрожащим голосом. – Ты ведь из приличной, уважаемой семьи… Разве же можно… так?..

– Договаривай! – кричу я с какой— то злой радость. – Договаривай, ну же? Разве можно так унижаться! Неужели недостаточно того, что на улице ему надо кланяться? Хочешь, чтоб он драл тебя розгами за разбитые чашки? Хочешь приветствовать его, стоя на коленях?!

– Приличная, уважаемая семья? – визжит Беата как одержимая. Ее вечно бледное лицо раскраснелось, глаза засверкали. – Кто нас уважает?!

Мама быстро взяла себя в руки, перестала дрожать, гордо вздернула голову.

– Мы сами, – сказала она твердо. – Мы сами к себе относимся с уважением и считаем ниже собственного достоинства…

Беата не стала ее слушать. Она подскочила, словно резиновый мяч, и рванула наверх, захлебываясь слезами. Я осталась наедине с мамой.

Ей тоже не надо было рассказывать, что я натворила. Она это узнала, лишь коснувшись моей щеки, и губы ее снова задрожали от сдерживаемых слез.

– Ох, Алиса, – выдохнула она горько. – Ты же понимаешь, что теперь тебя ждет суровое наказание? Ах, почему ты так несдержанна…

Мои мысли метались, как перепуганные зверьки.

– Может, – неуверенно сказала я, – мне сейчас уехать в академию? Они защитят…

Мама лишь покачала головой.