Анна Цой - Мертвое сердце. Книга первая

Прятаться смысла нет, второй этаж не подразумевает прыжки из окна, здесь потолки – четыре метра, да и колючие кусты под окнами мягкостью не обладают. Черт! Сейчас же ночь, кому может в голову взбрести работать в такую темень?

Дверь открывается, и крайне недоумевающий отец заходит в помещение. Он замечает меня и останавливается напротив стола. Хорошо, что я хоть к окну отбежала, потому как на щеках папандра даже не ходили, а бегали желваки, а глаза горели праведным огнём, обещая спалить тут все ко всем чертям.

Сказать мне было нечего. Потому я стояла и ждала первого слова, действия, да хоть чего‑то! По спине бежал табун мурашек, попеременно с ледяным ознобом уже по всему телу.

Ну не убьёт же он меня? По виду – убьёт, сожжет и развеет над пропастью.

Дверь оставалась открытой, так что я бросала жалкие, то есть жалостливые взгляды туда, лелея надежду на то, что мне пожурят пальчиком и отпустят с миром.

К моему счастью в кабинет вслед за отцом зашёл какой‑то мужчина. Он прошёл к столу, пододвинул для удобства кресло и сел в него, проигнорировав и меня, и Вильгельма, что стоял столбом уже с минуту.

– Что ты здесь делаешь? – строгим, но не злым тоном спросил отец.

Я стойко вынесла очередной взгляд, сжигающий до основания, и устыдилась. Но лишь за то, что опять полезла куда‑то не вовремя. Кто же знал, что он ночью не спит, а в кабинете всё сидит с кем‑то?

Спутник папочки, кстати, сразу начал перебирать какие‑то бумаги, по‑хозяйски сдвинув остальную макулатуру. Я видела лишь черноволосую макушку и длинные аристократично бледные пальцы, что перебирали слегка желтые листы.

– Я… я… тут… как раз Вас ждала… – лучше ничего не придумала, как соврать, я.

На меня взглянули скептически две пары глаз – отцовские голубые и чёрные мужчины за столом. Нет, ну а что я могла ещё сказать? Да у меня все мысли в этот момент только страх и занимал.

Папандр прошёл мимо и сел во главе своего стола, продолжая смотреть на меня в упор.

– Как ты открыла дверь? – очередной, вымораживающий до костей вопрос.

Я сглотнула подступивший к горлу ком и пропищала, не контролируя собственный голос:

– Открыто было…

Мне вновь не поверили, но теперь второй мужчина смотрел на меня, разглядывая словно игрушку в магазине, которую никогда не видел. Я взглянула на него в ответ и получила легкий разряд током. Оглядела пол вокруг и не обнаружила ничего похожего на проводник. Может одежда наэлектризовалась?

– Ну и что мне с тобой делать? – отвлёк меня от разглядывания себя Вильгельм.

Я вновь взглянула на отца и пожала плечами. Неуверенные движения с моей стороны были расценены им как признание собственной вины, потому взгляд потеплел, то есть наоборот похолодел на пару градусов, став обычным.

Смотреть на черноглазого мужчину я не решилась, потому как было стеснительно. Я же от тока вздрогнула, а он на меня смотрел. Подумает ещё, что я его испугалась. Или ещё чего.

– В наказание завтра будешь помогать на кухне, – обрадовал меня отец.

Но я с понурым видом кивнула головой и опустила ее. Надеюсь, поза покаяния спасёт меня от чего похуже мытья посуды и готовки на кучу людей.

Интересно, что наказания для меня не меняются от местонахождения. Кто бы подумал, что я и здесь буду оттачивать свои кулинарные навыки на невинных людях. На самом деле я неплохо готовлю, вот только обычные блюда, а не те, что я видела на столе часа три назад.

– Могу я идти? – спросила дрожащим от волнения голосом.

Волнение прошло само по себе, а дрожание почему‑то осталось. Непорядок. Прочистила горло и взглянула на уткнувшегося в бумаги папочку. Тот махнул мне рукой и тут же поднял строгий взгляд.

– Да. И постарайся вести себя более сдержанно. Ты уже не на Фобосе.

Я кивнула. Взглядом мазнула по мужчине, который бьется током, и поспешила убраться из кабинета.

Уже в коридоре я облегченно вздохнула.

Что значит его последняя фраза? Да, я поступила как первая детдомовская хулиганка, но если бы мне дали ответы на все вопросы, то я не стала бы так делать! Нечестно молчать или говорить что‑то малопонятное и обвинять человека в том, что он хочет знать правду. Тем более, оборвав средства связи с прошлой жизнью, мне словно запретили дышать воздухом, заменив его чем‑то, отчего кружится голова и жжёт легкие.

Раздражает меня отношение "не нравится – сиди и молчи в тряпочку". Я хочу знать хотя бы где нахожусь и что мне делать дальше. Версию про миры я в расчёт не беру, хотя названия и вправду всплыли уже два раза. Но как вообще можно поверить в подобное? Это же чистой воды дурдом!

Я пробежала по аллее, не успев замерзнуть, и влетела в свою комнату. Мне определённо нужно было подумать. Потушила свечи и залезла под тяжелое пуховое одеяло.

Сегодня мой первый день, который я прожила не в Доме. Пролетел он быстро, но собрал в себе столько событий, что пухнет голова. Множество вопросов крутились в ней, но основным был лишь один: неужели… все, что происходит – правда?

Даже в самых несбыточных мечтах я не могла о таком помыслить. Я – дочь влиятельного и богатого человека. Живу в замке, который находится на вершине скалы, а вокруг река и куча водопадов, да таких, что дух захватывает. Теперь… я не маленькая никому не нужная замарашка из Надежды. Я – девушка, которая поняла, как стала важна близким людям. Мама, Барсик – те, за кого я отдала бы и замок, и отца со всем его богатством и лордовской напыщенностью. Те, кто стали важнее новой жизни.

Я споткнулась о мшистое поваленное дерево, но успела взмахнуть руками, избежав падения в прелую траву. Перед глазами стоял темный вековой лес. Тысячелетние сосны трещали под напором ветра, а я вновь пустилась бежать вперед.

Куда это "вперед"? Ещё глубже в чащу или же туда, где между деревьями мелькает спасительный проблеск света? Возможно, знай я ответ, то смогла бы сбежать от преследующего меня кошмара. Но я бегу, не разбирая дороги, чавкая сетчатыми туфлями по сырой земле.

Прыжок! И я проношусь мимо колючих кустарников шиповника, царапая руки до крови. Ранки наполняются кровью и начинают щипать. Неприятно.

Но мне нет до них дела. Я должна бежать вперед.

Тихие шорохи за спиной. Шаги… голоса… крики. Сердце скачет галопом в груди от бега и страха. В ушах стучит кровь, а в глазах стоит пелена.

Крики… стоны… выстрелы! Вороны стаей покидают деревья, испугавшись громких звуков. Я тоже боюсь. И так же стараюсь скрыться от тех, кто идет сзади.

Звон… жар огня… В бок врезаются острые спицы. Дыхание становится тяжелее и громче. Звуки вдали приближаются.

Платье, порванное от подола до пояса, становится тяжелее от влаги. Я шлепаю по воде, скидываю ненужные туфли и проваливаюсь по щиколотку в ледяной песок. Резко хватаю руками куски платья и дальше бегу по темному течению мелководной речушки.