Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

«Каждый офицер, вступая в бой, должен быть на самой своей лучшей лошади и в самом лучшем своем костюме. В бой он должен вступать, словно идти на парад, так как, может быть, это будут его последние минуты в жизни. Поэтому он и должен быть наряден», — как-то сказал мне генерал Бабиев на Маныче весной 1919 года, узнав, что один из командиров сотен нашего Корниловского конного полка, сам по себе очень храбрый и распорядительный офицер, перед боем отправлял свою мощную красавицу кобылицу английской крови в хвост сотни, а сам садился на невзрачного своего второго коня.

Бабиев был прав. Это многим старым корниловцам глубоко вошло в душу, и многие из нас следовали словам Бабиева. Вот почему я и описал «мундир» генерала Постовского в бою в предыдущей своей брошюре и его мышление по этому вопросу. Кроме того, генерал Постовский вернулся в советскую Россию, что дало мне некоторое моральное право описать его личность.

2-й Хоперский полк составом своих лошадей, заморенных и полуупряжного сорта, общим своим внешним видом явно уставших казаков в беспрерывных походах и боях, начиная с Кавказа, через всю Украину, в Заднепровье и на Воронеж, был далек от внешнего вида полка, даже Первой мировой войны. Полное отсутствие кадровых офицеров, малочисленность настоящих, ровно наполовину состоявших из молодых поручиков и подпоручиков не казаков, поступивших в полк при занятии Воронежа, не имевших абсолютно никакой связи с казачеством и с Кубанью, скромными и хорошими людьми по натуре, но казаков не знавших и, как я заметил, боявшихся отдавать им твердые приказания, даже в строю, заставили меня принять сразу же определенные меры, чтобы переломить и оздоровить настроение всего полка.

В первый же день выезда к полку 18 октября, построенного в селе для похода, плохо выравненного по сотням, без полкового штандарта и хора трубачей, которые были где-то при обозе 2-го разряда, был дан примерный толчок полку.

Командир фланговой сотни вяло скомандовал «смирно» (сотни были разбросаны по улице), как и сотня вяло ответила на мое приветствие, ответила так, как всегда отвечала моему предшественнику, старичку полковнику из Воронежа, Третьякову.

«Фронт есть святое место», — говорит воинский устав, поэтому встреча всякого начальника должна быть точна и, если не помпезна, воински красива и отчетлива.

Не здороваясь со следующей сотней, я взял командование над этой фланговой сотней, выравнял ее сам, подбодрил словами, сказав, чтобы она так всегда выравнивалась и отвечала громко на приветствия командира сотни и мне, отчего и им будет веселее после подобной короткой воинской субординации — «встреча начальника». Казаки этой фланговой сотни на мое вторичное приветствие весело ответили. Следующие сотни, видя и слыша все это, подтянулись, и с ними мне не пришлось репетировать.

Воинский строй, воинская дисциплина — они не терпят имитации и примитивности.

«Тяжело на ученьи — легко будет в походе», — учил Суворов. К этому можно и необходимо добавить: «Плохой строй, малое послушание начальнику на месте легко может вызвать непослушание начальнику в бою».

Под станицей Убежинской Кубанского войска 20 октября 1918 года полковник Бабиев, после неудачной атаки на пехоту красных, срывая досаду, вертясь на своем горячем коне меж сотнями, под огнем противника произвел резкие перестроения своему Корниловскому полку, ничего не имеющие с перестроениями для боя. Он этим привел в порядок разрозненные после атаки сотни полки, взял полк «в руки» и подбодрил казаков. Такова похвальная психология настоящего воина-командира.

«Мы есть корниловцы-бабиевцы», — иногда проносилась горделивая струнка в наших сердцах. Сравнение, конечно, не тождественное, но бодрящее, горделивое и приятное для тех, кто переживал доблестные конные атаки Корниловского полка под неослабеваемой властью и требованиями пылкого, молодецкого и властного полковника Коли Бабиева, ставшего потом генерал-лейтенантом в свои 32 года от рождения.

Еще до прибытия в Касторную 2-й Хоперский полк достаточно пополнился конским составом, а именно: 20 лошадей отбито при обозе у красных хорунжим Борисенко; 25 лошадей из Баталпашинского отдела, как часть их для всей дивизии, и еще получили 15 от штаба дивизии, не разобранных другими полками. И то, что пополнение с Кубани в 40 лошадей были «неуки» горской породы, не смутило: казаки по привычке быстро взяли их «в шоры».

В Касторную прибыли офицеры: с Кубани есаул Краморов [217] Краморов — из казаков ККВ, в Великой войне подхорунжий, вахмистр сотни 2-го Лабинского полка ККВ, за боевые отличия произведен в прапорщики (1916), хорунжий (4 марта 1917 г.). В первых отрядах Шкуро на Кубани (1918), в Добровольческой армии и ВСЮР, есаул, помощник командира 2-го Хоперского полка (1919). В эмиграции в Париже на 1949 г. и из обоза 2-го разряда хорунжий Дубков, [218] Дубков Владимир — казак ст. Суворовской ККВ. Окончил Владикавказский кадетский корпус, сотню Николаевского кавалерийского училища (1 октября 1917 г.). В Добровольческой армии и ВСЮР, сотник, начальник пулеметной команды 2-го Хоперского полка (1919). В эмиграции во Франции, шофер такси в Париже, во Второй мировой войне был мобилизован немцами со своей машиной в транспортную колонну, погиб во время американской авиабомбардировки в 1944 г. сверстник и однокашник по корпусу и училищу хорунжего Галкина, один поручик (фамилию не помню) и «старый хоперец», очень моложавый, хорошо воспитанный и веселый подпоручик Гари Тер-Авакьянц, армянин из Ставрополя. С ними прибыл и полковой казначей сотник Леон Булавин для выдачи аванса и жалованья всем чинам полка. Все это было и неожиданно, и приятно. Случай получился исключительный, чтобы на радостях сделать «первую офицерскую вечеринку-ужин с вином» и ближе познакомиться со всеми офицерами полка. К тому же казначей Булавин привез кое-что из обоза. Общий стол был накрыт в просторной крестьянской хате, не пышно, но всего было достаточно.

Не знаю, собирались ли когда офицеры на общую полковую трапезу с вином, потому что, когда они вошли числом человек до пятнадцати в разнообразных своих военных шубах и шинелях при погонах и увидели накрытый стол с закусками и напитками, они удивились.

— ХОПЕРЦЫ — АЛЛА-ВЕРДЫ! — поднявшись со стаканом в руке, произнес я.

Все они, сидя на скамьях, недоуменно посмотрели на меня и… молчат.

— Хоперцы!.. Алла-верды! — повторяю уже более громко, чтобы возбудить их внимание.

Они встали, смотрят на меня и… молчат.

— Садитесь, господа… — говорю им уж тихо, — и послушайте меня в частном порядке.

Сказал, поставил свой нетронутый бокал и сам сел. Все сели и опять молчат…