Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

Под ним был рыхлый обозный конь грязно-серой масти с дрянным обозным седлом и с убогой мужицкой уздечкой. Конь как лежал ночью в своем конском помете, так и остался в нем, свежем, неприятном для глаз и для обоняния… Конь стоял, понурив голову, и у него на косматой шее, как никому не нужные, ни седоку ни лошади, висели длинные поводья. Генерал в бинокль осматривал предстоящее поле боя.

— Ваше превосходительство… по распоряжению начальника 1-й Кавказской казачьей дивизии со 2-м Хоперским полком в Ваше распоряжение прибыл! — отрапортовал ему.

— Очень приятно!.. Очень приятно, полковник!.. Где же Ваш славный полк? — быстро произнес он.

— Мой славный полк в ложбине, — доложил я генералу и рукой указал на восток.

«Что за ненужная любезность? — ударило мне в голову. — И почему «славный»? Ни меня, ни полка он не знает, к чему эта похвала? Вам нужна конница, так вот я и прибыл с нею», — возмущаюсь в душе.

Я с удивлением рассматриваю его «мундир», и он это заметил.

— Что?.. Удивляетесь, как я одет? — нарушает он мое молчаливое любопытство и удивление. — Это все, во-первых, чтобы было тепло, — поясняет он и поправляет на своих руках солдатские английские «чулки-перчатки»… — А во-вторых, чтобы неприятель не заметил — «где генерал?»… Это как бы маскировка… Но я очень рад, что Вы прибыли ко мне. И когда мы вернемся на ночлег в Касторную — обязательно зайдите ко мне на чай, — добавляет он. — У Вас отличная кобылица, полковник! И не боитесь ли Вы, что ее могут убить в бою?

— Не только кобылицу, но и меня могут убить в бою, — отвечаю ему.

— Да, Вы правы… Да и напрасно Вы одеты в серебряные погоны! Смотрите вот на меня!.. Если поймают красные — я словно солдат. А свои солдаты и так меня знают, что я есть генерал. Я даже и не бреюсь, поэтому… — выражает мне «свой духовный мир» командир пехотной бригады, защищающий теперь своими сборными полками важный железнодорожный узел Касторную.

Отправив полк по квартирам, я у него в штабе бригады. Штаба бригады, собственно, и нет. При нем за начальника штаба находится Терского войска подъесаул Слюсарев. [215] Слюсарев Максим Михайлович — из казаков ТКВ, в Великой войне хорунжий 2-го Горско-Моздокского полка ТКВ (на 28 ноября 1914 г.). В Добровольческой армии и ВСЮР, подъесаул, врид (временно исполняющий должность) начальника штаба пехотной бригады — 2-й Дроздовский и Самурский полки (октябрь 1919 г.). Он в хорошей шубе-черкеске. Слюсарев рад видеть у себя офицера-кубанца и с удовольствием говорит со мною. По выпуску из военного училища он, безусловно, старше меня, почему хотя он и в чине только подъесаула, но держит себя совершенно ненатянуто. Мне это понравилось.

Перед генералом Постовским маленький карточный столик. Он пьет чай и без умолку говорит, говорит, рассказывает что-то и тут же спрашивает Слюсарева о ходе фронтовых дел.

Не буду писать о том, как он предложил мне жениться на его старшей дочке… Уйдя от него, по событиям на фронте, я его больше не встречал.

…В недопустимый курьез поставил себя Буденный, описывая им взятие Касторной. Он пишет в своей книге: «Генерал Постовский, бросив свой штаб, пытался на санях скрыться из Касторной, но был опознан нашими бойцами и зарублен». [216] Буденный С. М. Указ. соч. С. 313.

Генерал Постовский остался жив и проживал в Париже. В 1932 году я встретил его на одном собрании кубанцев. Он был хорошо одет, чисто выбрит и совсем не походил «на генерала под Касторной». Казался даже молодым и элегантным. Я ему представился и напомнил о Касторной, но… он ничего не помнил и меня не узнал.

В марте 1933 года я выехал на джигитовку из Парижа по тропическим странам Азии. Потом Иностранный легион французской армии в Индокитае, и только в ноябре 1946 года вернулся в Париж для демобилизации. Я был офицером французской армии во Второй мировой войне. Отсутствуя в Европе 14 лет, я совершенно ничего не знал, какова была ситуация русской эмиграции во Франции, и вот, прибыв, узнал, что ввиду победы Красной армии из рядов эмиграции образовалось общество советских патриотов. Генерал Постовский был председателем этого общества на Юге Франции и в 1947 году, как и многие из них, вернулся в советскую Россию.

В Касторной ко мне явился командир конной сотни Марковского полка и попросился с сотней перейти в наш полк. Он был в звании вахмистра. Я его вначале не понял — что он хочет? И он доложил:

— Свыше ста конных казаков шло на пополнение во 2-й Хоперский полк. Офицер в дороге заболел, и он принял командование.

Где-то в пути командир Марковского полка уговорил их перейти на службу в их полк, в качестве разведывательной конницы, где им будет служить вольготнее, чем при своем казачьем полку. Здесь у них будет только разведка и служба связи, а в своем полку — бои, атаки… Казаки посоветовались между собой и согласились, — наивно докладывает он.

— Почему же ты теперь хочешь с сотней быть в своем родном полку? — спокойно спрашиваю его, смотря ему прямо в глаза.

— Да скушно там… и офицеры не такие, как наши… нудная служба… все на посылках да на посылках… вот и потянуло к своим… а тут обхцее отступление — уж лучше быть со своими. Кстати, этот полк теперь в Касторной, вот я пришел к Вам проситься по совету своих казаков, — закончил он.

Выслушав его чистосердечное признание, я уже «по-отечески», но строго говорю ему:

— Как же это ты, вахмистр, имея предписание привести сотню в свой 2-й Хоперский полк, не исполнил его?

Многое я ему сказал тогда… но не ругал, а только ударял на совесть. Конечно, они были немедленно же зачислены в полк, казаки распределены по сотням, и полк увеличился почти вдвое.

Из Невинномысской для всей дивизии прибыл ремонт кабардинских лошадей, числом около сотни. Все они были кобылицы, «неуки», захудалые в дальней дороге. Никогда не кованные, почти дикие, прямо из горского табуна и не принимающие зерновой корм. Несмотря на это, все мы были рады получить из войска, так далеко от нас находящегося, этот ремонт. На наш полк досталось 25 лошадей. Пришлось дать некоторым безлошадным офицерам или обменять своих.

Полк доходил уже до 250 шашек в строю с шестью пулеметами на санках, на линейках, на тачанках.

Нет сомнения, что, была бы Кубанская армия, таких случаев, как с конной сотней вахмистра, не случилось бы.

При всем тогда тяжелом положении мы и не думали, что произошел трагический перелом военного счастья и мы докатимся до Черного моря…

Начались бои за Касторную. 2-й Хоперский полк вошел в подчинение Марковского пехотного полка. Наш полк оставил Касторную последним.