Михаил Фостиков - Дневники казачьих офицеров

К концу борьбы с большевиками на Кубани в 1919–1920 годах, после занятия красными Ростова при генерале Деникине, последняя надежда возлагалась на формирование Кубанской армии (чьим командиром вначале назначался генерал Шкуро), которая бы, конечно, сыграла громадную роль, и фронт, возможно, был бы спасен. Казаки вовремя не отзывались на объявленную мобилизацию, да это было, видимо, и по вкусу правящим кубанским кругам — все взялись за ум только лишь в январе и феврале 1920 года, но уже было слишком поздно, так как борцы против большевиков неудержимо потекли к берегу Черного моря.

Из сформированных частей лучше других был 2-й Кубанский корпус, но и он держался одними только лабинцами (2-я Кубанская дивизия), так как кавказцы (4-я Кубанская дивизия) дали 30 процентов мобилизованных казаков.

Я в этом корпусе командовал 2-й дивизией и откровенно скажу, что если бы у нас в январе месяце было шесть таких дивизий, как это предполагалось, то красные не ступили бы своей ногой на кубанскую землю. «Один в поле не воин» — так было и с нами. Идеально продвинувшись почти до реки Маныч, казаки не увидели ни справа, ни слева ожидаемых частей, настроение понизилось — и достаточно было одного неудачного боя для 4-й дивизии, как казаки начали массами дезертировать. Оторванность корпуса, дезертирство казаков и наглость противника принудили нас к отступлению, хотя, правда, и медленному. Но отступление совершенно отняло надежду на успех!

При приближении фронта к Армавиру я по нездоровью и семейным обстоятельствам двинулся в Кисловодск, но большевики уже были недалеко от него, и я повернул назад, из станицы Бекешевской обратно, имея цель присоединиться к отступающим частям в станице Лабинской.

Дальше еду к станице Упорной, где случайно соединяюсь с разъездом, высланным горским штабом для связи с правым флангом отступающей армии, и с ним проезжаю Упорную, совершенно замершую.

Ночью выезжаю в станицу Каладжинскую — слышны крики, пьяные песни и стрельба. Как выяснилось, это была Хоперская бригада, ушедшая из Лабинской. Не желая сталкиваться с пьяными, я переночевал на окраине станицы и, выехав с рассветом через Ахметовскую, на третий день прибыл уже совершенно измученный в Преображенский женский монастырь (в Карачае на реке Теберде).

По пути в станицах Преградной, Сторожевой и Зеленчукской наблюдал поголовное пьянство и заметил враждебность ко мне (здесь казаки меня не знали). Всюду ожидали большевиков, страх был приметен на лицах почти всех — поэтому, вероятно, и напивались! «Пропивали свою свободу» — как говорили.

Многие казаки из страха не оставались в станицах перед приходом «товарищей», а уходили в горы выжидать развязку. Прибыв в монастырь, я окончательно решил остаться на Кубани. Все это происходило в конце февраля — начале марта 1920 года.

Позже тронулся в Карачай (горный район в верховьях реки Кубани), главным образом потому, что этот район был труднодоступен для большевиков — ркасные скалы и дремучие леса, а кроме того, меня здесь знали пять-шесть карачаевцев; они были моими хорошими знакомыми с молодых лет. Отступали в горы и небольшие партии казаков. У меня была мысль приступить немедленно к организации борьбы, но, вспомнив пьяные гульбища в станицах и встречая целые партии пьяных, уходящих в леса, отогнал от себя эту мысль и решил выжидать.

Полковник Крым-Шамхалов отошел со своими горцами и приставшими казаками в верховья Хасаута, в село Хасаут-Греческое. Уверенности в успехе у него не было, а уходить надо — Хасаутское ущелье одно из лучших для обороны. Думая, что на Хасауте что-либо выйдет, я предпринял поездку туда. Проделав вместе с группой мне преданных казаков с трудом один переход (все было занесено сугробами снега), мы заночевали.

На ночлег ко мне в карачаевский кош (скотный двор в лесу) подъехал полковник Крым-Шамхалов, распустивший горцев и казаков. Группа его офицеров (70–80 человек) ушла горами через Лабинский перевал, некоторые прошли в Грузию, а многие разбрелись по кошам и горным хуторам. Передохнув, Крым-Шамхалов выехал к себе домой в верховья реки Теберды (Тебердинский курорт). Ночью ко мне прибыл офицер-карачаевец Бабла Кочкаров, который уговорил меня ехать к нему.

Рано утром я выехал (отпустив своих ординарцев и сказав им, что остаюсь в Карачае) и, преодолев огромные трудности, по тропе ночью пришел к Кочкарову в Верхнетебердинский аул. В Тебердинское ущелье начали стекаться многие офицеры, главным образом из добровольцев. Из Кисловодска пришел небольшой отряд офицеров под командой полковника князя Гагарина. [57] Гагарин Глеб Григорьевич, князь — р. 8 ноября 1887 г. Окончил 1-й Московский кадетский корпус, сельскохозяйственную академию, офицером с 1910 г. В Великой войне ротмистр, начальник пулеметной команды Кавалергардского полка. Во ВСЮР, командир дивизиона Кавалергардского полка, полковник. Умер во Франции 29 августа 1934 г. Возможно, Гагарин Владимир Николаевич, князь — р. в 1877 г., офицером с 1897 г., полковник гвардии. Во ВСЮР, в 1920 г. отходил через Грузию. Прибывшее офицерство было несорганизовано, взоры всех были обращены на Клухорский (Тебердинский) перевал для перехода в Грузию.

Перевал в это время был завален снегом, и несчастные попадали в ловушку, так как этим пользовался разбойничий элемент Карачая. Многие были ограблены или погибли от рук разбойников. Сохранились главным образом казаки, имевшие знакомых среди карачаевцев и знавшие местность.

В средних числах марта 1920 года в ауле стали ожидать большевиков, находившихся тогда в Преображенском монастыре. Офицеры начали разбегаться в лес и горы, где и погибали, так как грабители были настороже, а ответственности за то, что убил белогвардейского офицера, конечно, никакой не было. Решил и я переехать в самый отдаленный в горных трущобах аул Даутский, к родным Кочкарова.

День моего выезда из Большого Тебердинского аула совпал с прибытием туда «дорогих товарищей». Не доезжая половину пути до Сентинского (Преображенского) монастыря, нам надо было свернуть вправо, переправившись через реку Теберда. На переезде поехали с моей двуколкой Кочкаров и мой казак Василек. [58] Донское Василий Ануфриевич — казак ст. Кармалиновской ККВ, георгиевский кавалер, подхорунжий (1920), вестовой генерала Фостикова. В эмиграции провел с семьей генерала 22 года, умер в Белграде в 1970 г. Я с женой, [59] Со своей женой Верой Владимировной, тогда гимназисткой, М. А. Фостиков познакомился в госпитале в Ставрополе, где находился после тяжелого ранения под Царицыном. Как сестра милосердия, она помогала раненым бойцам. При отступлении армии он вывез ее из города и взял с собой. не доезжая полторы версты до переезда, переправились верхом вброд через Теберду и, отъехав с версту от реки, остановились на кургане возле леса поджидать своих. Вдруг вижу: по дороге, по левому берегу реки, мчится группа всадников и три тачанки. Нетрудно было догадаться, что это «товарищи», так как навстречу им из Тебердинского аула выезжали на тачанках учитель Халилов, старшина Бельсеров и другие, а кроме того, из местных жителей никто так быстро не ездил по горным дорогам (большевики, боясь каждого куста, проскакивали угцелье наметом). Но где же мои попутчики с вещами? Ищу, взяв бинокль, и наконец обнаруживаю их в лесной балке, скачущих от реки в лес, а двуколку, самостоятельно, без казака двигающуюся по течению реки к нашему берегу. Подъезжают и мои попутчики. Оказывается, у переезда они почти столкнулись с красными, подумали, что красные их заметили, бросили двуколку и скрылись в лесу. Жеребец, запряженный в двуколку, переправился по реке за ними самостоятельно.