Валери Уилсон - Игра без правил. Как я была секретным агентом и как меня предал Белый дом

Однажды в июле я сидела в своем кабинете в Конторе. Дверь была открыта, и, бросив взгляд в коридор, я увидела, что в фойе по телевизору, настроенному, как всегда, на новостной канал «Фокс ньюс», показывают очередной репортаж о разглашении секретной информации. С экрана смотрела моя фотография. Разумеется, это была не первая и не последняя передача на эту тему — каждый день их крутили по всем каналам. Я уже почти свыклась со своей вынужденной «популярностью». Однако в тот момент я вдруг почувствовала, что подспудно меня все же что-то гнетет и беспокоит. Я не сразу поняла, что именно. Потом до меня дошло: в нашем многолюдном офисе ХХХХХХХХХХХХХХХХХХ не нашлось ни одного человека, который бы хоть словом обмолвился при мне по поводу происходящего. Как если бы все сговорились в упор не замечать огромного слона, вошедшего в комнату. Я не знала, как на это реагировать, и запаниковала. Неужели меня нарочно сторонятся? Неужели руководство хочет изолировать меня, чтобы поскорее от меня избавиться? Может быть, меня постепенно лишат доступа к секретным сведениям? Что вообще происходит? Уж не установлена ли в моем кабинете скрытая камера? Почему все молчат об утечке?

В тот день перед уходом с работы я зашла к заместителю начальника подразделения, плотно закрыла за собой дверь и напрямую спросила, получал ли он лично, как и все остальные сотрудники, распоряжение не говорить со мной о том, что произошло. Повисла неловкая пауза. Потом шеф принялся уверять меня, что от руководства никаких инструкций по этому поводу не поступало. Он объяснил, что коллеги просто не знают, что мне сказать, и «уважают чужое право на частную жизнь».

— Спасибо, конечно, — ответила я, — но ведь я не какой-нибудь огр. [46] Здесь автор, вероятно, имеет в виду Шрека, зеленого огра из одноименного мультфильма: Шрек мечтал уединиться в своем болоте и любил повторять, что имеет право на частную жизнь.

Я уверила ХХХХХ, что вовсе не возражаю, чтобы со мной обсуждали происшедшее, — наоборот, это позволило бы мне не чувствовать себя изгоем. Справедливости ради стоит сказать, что шеф, по всей видимости, донес мои слова до сведения остальных сотрудников, потому что после нашего разговора некоторые коллеги сперва очень осторожно, а потом все непринужденнее и охотнее стали обсуждать со мной подробности моего дела. Тем для пересудов находилось предостаточно: количество новостей росло как снежный ком. Я по-прежнему чувствовала себя не такой, как все, но, по крайней мере, мне перестало казаться, что остальные сотрудники объединились против меня.

Между тем про «маленькую мисс Амок» [47] Амок — психическое состояние, характеризующееся резким двигательным возбуждением, агрессивными действиями, беспричинным нападением на людей. (так называла себя Джудит Миллер, потому что, по ее словам, «она творила в „Нью-Йорк таймс“ что хотела»), которая в это время находилась в предварительном заключении в Александрии, штат Вирджиния, не забывали, несмотря на то что ее взяли под стражу в тот самый день, когда в лондонском метро произошли теракты, и попасть на первые полосы газет Джудит Миллер тогда не удалось. Ей запретили пользоваться Интернетом и поместили в двухместную камеру с другой заключенной, однако Миллер и там продолжала принимать высокопоставленных гостей. В «Вашингтон пост» был опубликован перечень посетителей журналистки, в который вошли многие ее друзья, сторонники, а также столичные и нью-йоркские знаменитости, в частности Джон Болтон, представитель США в ООН; бывший сенатор Роберт Доул; медиамагнат Морт Цукерман и Гонсало Маррокин, президент Межамериканской ассоциации прессы и директор гватемальского ежедневника «Пренса либре». Миллер получала письма, в том числе от руководителя аппарата вице-президента Скутера Либби. Свое послание он закончил своеобразной шифровкой, смысл которой, видимо, был ясен только ему и Джудит: «Тебя посадили в тюрьму этим летом, а сейчас уже осень. Тебе будет о чем писать: выборы в Ираке, террористы-смертники, биологические атаки, иранская ядерная программа. На западе, где ты отдыхаешь, желтеют осины. Они желтеют не по одной, а сразу по нескольку, потому что у них общие корни. Возвращайся к работе и к жизни. До тех пор, пока ты не вернешься, я всегда буду помнить о тебе и молиться за тебя». Подлинный смысл этого послания остался для всех загадкой.

29 сентября 2005 года Джудит Миллер выпустили из тюрьмы, потому что она согласилась дать показания о своем источнике секретной информации перед большим жюри присяжных. Она публично заявила, что получила сведения от Скутера Либби. С освобождением Миллер из тюрьмы получилась довольно запутанная история. В тот день, когда журналистка вышла на волю, Джозеф Тейт, адвокат Либби, отметил, что он и раньше говорил Флойду Абрамсу, что его клиент добровольно освободил Джудит от обязательств конфиденциальности и не возражал против дачи показаний об их беседах. «Мы подтвердили ее адвокатам, что это разрешение дается без какого-либо давления со стороны», — сказал Тейт. Но поведение Абрамса и Миллер в июле того года противоречило: ведь тогда они оба выражали сомнения в том, что данное журналистке разрешение раскрыть конфиденциальный источник было добровольным. Тейт сказал, что несколько недель назад связался с Робертом Беннеттом, новым адвокатом Миллер, и, «к своему удивлению», узнал, что, несмотря на полученное год назад разрешение, Миллер отказалась давать показания в суде. После этого Беннетт и Тейт обратились к специальному прокурору с просьбой позволить их клиентам поговорить друг с другом, если это не будет противоречить интересам следствия, и получили согласие на один телефонный звонок. 19 сентября адвокаты журналистки сообщили Фицджеральду, что теперь, когда их подзащитная удостоверилась в том, что освобождение ее от обязательств конфиденциальности было добровольным, она готова дать показания. В своей статье, опубликованной в «Нью-Йорк таймс» 16 октября, Миллер написала, что, когда ей в первый раз сообщили об освобождении от обязательств конфиденциальности, она не поверила: «По распоряжению президента Буша и прокурора Фицджеральда мистер Либби подписал соответствующий документ, но, как сообщил его адвокат моему защитнику, сделал это под принуждением, хотя другим журналистам этого оказалось достаточно для того, чтобы дать показания в суде. Лично я решила, что поверю в добровольность решения мистера Либби, только если он сам напишет или позвонит мне. В прошлом месяце он и написал, и позвонил». Такая трактовка событий слабо согласуется с комментарием Тейта по этому поводу: «Мы понятия не имели, что ее посадили в тюрьму из-за нас».