Валери Уилсон - Игра без правил. Как я была секретным агентом и как меня предал Белый дом

После освобождения Джудит Миллер была приглашена в суд, где в течение четырех часов давала показания перед большим жюри присяжных. После этого, кроме заметки самой Миллер, «Нью-Йорк таймс» опубликовала подробный материал на ту же тему, собранный тремя ее коллегами. Дэвид Линдорф довольно четко сформулировал суть их статьи в своей публикации от 18 октября на сайте counterpunch.com: «Ни разу напрямую не назвав свою коллегу лгуньей и подпевалой Буша с его грандиозными военными планами, журналисты не только ухитрились убедить в этом читателя, но и дали понять, что таково мнение о ней руководства издания и многих ее сослуживцев». В своей статье Миллер (лауреат Пулицеровской премии — ни больше ни меньше!) сетовала, что никак не может вспомнить, когда и при каких обстоятельствах в ее записной книжке появилось имя Валери Флейм (я потом шутила, что непременно воспользуюсь этим псевдонимом, если начну танцевать стриптиз). [48] Flame — пламя (англ.); то есть получилось несколько игривое сочетание — вроде «Валери Огонек». Журналистка также напрочь позабыла, от кого она впервые услышала имя Валери Уилсон.

Далее в своем материале Линдорф продолжал иронично комментировать события: «Забавны попытки Миллер объяснить, почему она поначалу отказалась дать показания, не поверив в добровольность согласия Либби освободить ее от обязательств конфиденциальности. Она якобы не могла рассказать прокурору о своем источнике информации, не поговорив с ним лично и не удостоверившись в том, что разрешение дано им без принуждения. Как будто утечки, организованные Либби, не были частью плана, разработанного администрацией для дискредитации Джо Уилсона и одобренного всеми вышестоящими инстанциями. Как будто ее источник — этакий отважный разоблачитель, выдавший секретную информацию, за что теперь ему грозит наказание со стороны руководства».

Закрытие сессии большого жюри присяжных было назначено на пятницу 28 октября. Настало время предъявить обвинения по делу — сейчас или никогда. Накануне я ни о чем другом и думать не могла. В третий раз за утро я мысленно приказывала себе сосредоточиться на работе: ХХХХХХХХХХХ, но, сколько я ни старалась, у меня никак не получалось отвлечься от трансляции Си-эн-эн в маленьком окне в углу монитора. Я отключила звук, но, как только на экране появлялась фотография Фицджеральда, Скутера Либби, Карла Роува или моя собственная, я сразу добавляла громкость. Джо звонил почти каждый час: делился последними слухами или зачитывал интересную цитату из какого-нибудь блога. Хотя я постоянно повторяла себе, что все будет зависеть от решения Фицджеральда, абстрагироваться от сплетен, намеков и двусмысленных комментариев оказалось не так-то просто. Против кого будет выдвинуто обвинение? Может быть, повестки уже разосланы? Найден ли главный источник огласки? Что по этому поводу думает Белый дом? Никогда прежде я так не сокрушалась из-за недостатка собственной проницательности. Впрочем, строить догадки было трудно: за два года расследования ни ФБР, ни прокуратура не предоставили нам никакой информации по нашему делу. Ситуация менялась каждый час, и в конце концов от избытка мыслей и эмоций у меня разболелась голова. Приняла несколько таблеток адвила — не помогло.

Я беспокойно ерзала на стуле, бесцельно перекладывала бумаги из одной стопки в другую. В конце концов, смирившись с тем, что сосредоточиться на работе мне не удастся, я решила пойти домой. И тогда на пороге моего кабинета появилась ХХХХХХХХХХХХХХ.

— Ну что, посадят они наконец Роува или нет? — спросила она с искренним интересом.

— Мне известно не больше, чем вам, — я тоже узнаю все из новостей по Си-эн-эн, — ответила я.

Я убрала секретные бумаги со стола, выключила компьютер, взяла сумку и пальто и направилась к выходу. Напоследок зашла к начальнице подразделения сообщить ей, что ухожу пораньше. ХХХХХ, блондинка с сильным характером и выдающимися способностями, всегда меня восхищала. В тот день в ответ на мою просьбу она лишь скупо улыбнулась. Я проработала под ее руководством уже полгода, и все это время она всячески поддерживала меня. Я знала, что ей импонируют мои этические принципы и методы работы с людьми. Несмотря на это, она, очевидно, сознавала, что мой случай безнадежен.

— Идите домой. Удачи вам! — сказала начальница.

В начале той недели Джо уехал выступать с докладом куда-то на западное побережье, и мне очень хотелось, чтобы он вернулся до того, как будут предъявлены обвинения по нашему делу. В те дни, время от времени выглядывая из окна детской, я больше всего боялась увидеть на нашей тихой улице очередную вереницу фургонов телевизионщиков. У меня даже имелся план на случай чрезвычайных обстоятельств: если бы репортеры начали нам слишком сильно докучать, мы с детьми собирались переехать к друзьям, жившим неподалеку. Я надеялась, впрочем, что до этого не дойдет. К счастью, на следующий день вернулся Джо. Вечером мы легли спать, но, несмотря на усталость, никак не могли заснуть.

В пятницу 28 октября утро началось с того, что мы совместными усилиями собрали детей в школу. Потом в доме наступила тишина, и нам оставалось только ждать. Ожидание казалось невыносимым. Незадолго до полудня зазвонил телефон. Мы вздрогнули и переглянулись. Джо взял трубку. Звонили из прокуратуры сообщить нам, что обвинения будут выдвинуты через час, а в два часа Фицджеральд будет проводить пресс-конференцию. Джо поблагодарил за информацию и отправился переодеваться для интервью. Я так увлеклась переключением телевизионных каналов в поисках каких-нибудь свежих новостей, что даже не заметила, как он ушел.

Около двух приехал наш адвокат, и мы стали вместе смотреть пресс-конференцию. Когда Фицджеральд со своим верным помощником, агентом ФБР лейтенантом Джеком Экенродом, поднялся на трибуну и обратился к присутствующим, я затаила дыхание. Сначала прокурор немного нервничал, но потом успокоился и начал говорить в своей обычной раскованной и эмоциональной манере. Фицджеральд заявил, что, в соответствии с решением федерального большого жюри присяжных обвинение предъявлено Скутеру Либби, главе аппарата вице-президента Чейни, по пяти пунктам, касающимся причастности к утечке секретной информации в связи с разглашением моего имени: один из этих пунктов — за препятствование осуществлению правосудия, два — за лжесвидетельство под присягой и еще два — за сообщение ложных сведений. «Сегодня, когда главе аппарата вице-президента предъявлены обвинения в даче ложных показаний и препятствовании правосудию, мы убеждаемся сами и демонстрируем всему миру, что в нашей стране закон действительно имеет силу и что он един для всех», — сказал Фицджеральд. В тот же день Либби подал в отставку. Речь прокурора произвела на меня неизгладимое впечатление. Досмотрев репортаж, наш адвокат отправился в Федеральный суд. Через несколько часов он выступил по телевидению с коротким заявлением от нашего с Джо имени: