Елена Калашникова - Траектория судьбы

И тут, выходит, стал я все это забывать?..

Ну, что ж теперь делать? Звонить, так звонить!..

Медленно вращаю диск. Отвечает женщина. Извиняюсь за беспокойство и прошу пригласить к телефону Николая Николаевича.

Годы не властны над его рокочущим голосом!.. После того как я назвал себя, тут же услышал в ответ: «Ты что же? Был сержантом – часто бывал у меня, а как стал Героем – забыл маршала? И, не дав мне оправдаться, тут же предложил: «Ну, если ты свободен – заходи часам к двадцати. Сегодня же».

Благодарю за приглашение, кладу трубку и первым делом смотрю на часы: времени остается катастрофически мало. А ведь надо успеть приобрести для маршала подарок, за который было бы не стыдно, и цветы…

Какой же подарок?…

И тут я подумал: а ведь маршал – охотник. Да еще какой! Вспомнив, как однажды он мне показывал чучела на стенах в комнате отдыха рядом со старым его кабинетом в наркомате, я решил: надо подарить ему охотничий сувенирный нож. Тот самый, что хранится в сейфе у моего друга Владимира Сергеевича Дейкина. Правда, я привез его в Москву для подарка совсем другому человеку – на нем даже инициалы выгравировали на заводе: «ЛБ» – Леониду Брежневу…

История же этого ножа была такова. Года два тому назад в Ижевск приезжал Леонид Ильич Брежнев, занимавший в то время пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. Конечно, побывав на «Ижмаше», он посетил производство АКМ. Заводское начальство поручило мне сопровождать высокого гостя и давать все пояснения, связанные с оружием. А я, зная, что от таких визитов во многом зависит будущее и всего предприятия, и оружейного дела, решил в придачу к общезаводским просьбам добавить свою, конструкторскую: вновь поднять вопрос о строительстве отдельного инженерного корпуса для оружейников. Хотелось создать подобие того самого «полигона», который в 1960 году так бездумно разрушили под Москвой.

Знакомясь с производством АКМ, Брежнев брал в руки готовые автоматы и первым делом обращал внимание на штык-нож… Этот его интерес был настолько явным, что заводскому начальству пришлось-таки подарить Леониду Ильичу завороживший его штык-нож. Он был очень доволен подарком. Да и я, улучив момент, смог изложить ему свою проблему…

Но после этой истории на заводе задумались над «сувенирной» проблемой и попросили меня сделать охотничий нож специально для подобных случаев.

Вскоре опытный образец сувенирного ножа, очень похожего на штык АКМ, был предъявлен для «заводских испытаний». Хотя лезвие по размеру было почти таким же, тут введены были и «маленькие хитрости». Само лезвие очень прочно крепилось внутри ручки специальными зацепами, но при помощи кнопки с пружинами при надобности оно вынималось вообще, и тогда ручка сама по себе превращалась в отдельный перочинный нож: со всеми приспособлениями первой необходимости. Ножнам придали соответствующую форму, не напоминавшую боевую.

В отделяемом ноже, кроме экстракторов для патронов 12-го и 16-ro калибра, было лезвие – по длине ручки – и консервный нож в обратном торце, который даже при небольшой фантазии мог быть использован как вилка. Кроме того, там были довольно прочная пилочка, которая возьмет не только дерево, но и металл, добротное шило, отвертка и …штопор. Щечки на ручке ножа делались из рога лося – во всяком случае, на том экземпляре, о котором рассказываю.

Этот сувенирный охотничий нож предназначался Леониду Ильичу Брежневу, от которого зависела судьба инженерного корпуса для оружейников в Ижевске. На одной из ослепительно отполированных, белых щечек наши гравировщики старинным готическим шрифтом вывели две крупные буквы: «ЛБ». На другой: «от МК». Леониду Брежневу, значит. От меня. Ценный свой подарок я привез в Москву, где рассчитывал повидать Леонида Ильича, чтобы вручить его из рук в руки. А заодно и напомнить о мечте ижевских оружейников…

Но встреча пока откладывалась, а новое мое холодное «оружие» определил в свой сейф старый друг и советчик В. С. Дейкин.

Срочно ему звоню:

– Будь у себя, еду на такси!

В ГРАУ объясняю Владимиру Сергеевичу свою весьма деликатную ситуацию. Дейкин согласно вздыхает:

– Ну, что тут говорить? Маршал есть маршал. Не кто-нибудь. Воронов!

Слух о неожиданной нашей заботе стремительно распространился по отделам ГРАУ…

В кабинет Дейкина вошел Глухов, крепче обычного пожал руку, произнес любимую свою шекспировскую цитату: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Высококлассный специалист, эрудит-книгочей и блестящий офицер, обычно он к этому всегда добавлял, поглядывая на меня с дружелюбной усмешкой: «Надеюсь, вы понимаете, сержант, что Уильям Шекспир вел речь не только об изобретателях и рационализаторах?» Он подчеркивал особо: Уильям! Нынче же голос Глухова звучал таинственно и вместе с тем торжественно, а фраза была сказана без этой иронической добавки. Было понятно: он тоже в курсе. И тоже – «за»!

Мы посвятили в свою тайну генерала Евгения Ивановича Смирнова, и он нас тоже поддержал. Дал свою служебную «Волгу» и поручил полковнику Дейкину сделать все возможное к назначенному часу: двадцати ноль-ноль.

Мы поехали исправлять гравировку на подарочном ноже.

Дело было к вечеру, рабочее время заканчивалось, и граверные мастерские в центре закрывались одна за другой. Все осложнялось еще тем, что наши заводские мастера выбрали редкий старинный шрифт – граверы пожимали плечами и отрицательно качали головой: «Нет! Извините, с таким шрифтом мы не работаем»…

Наша машина буквально рыскала по центру Москвы. Смотрю на Дейкина: он сосредоточен, как в те моменты, когда нам приходилось разрешать самые «тупиковые», казалось, проблемы.

– Кузнецкий мост! – решительно командует водителю Владимир Сергеевич.

Останавливаемся возле витрины, за которой кто-то еще есть. Окошко уже закрыто, но из мастерской доносятся громкие голоса: так обычно разговаривают с теми, кто недослышит.

Стучу в окошко. Нам открывают. Я протягиваю свой нож:

– Пожалуйста!.. Войдите в положение! Выручайте!

– Приходите завтра, – спокойно говорит мастер. – Попробуем что-нибудь придумать.

Он уже возвращает нож, как тут же за ним из окошка тянется старческая рука с дрожащими пальцами, и слышится прерывающийся голос: «Дайте… дайте-ка!» И почти тут же: «Вы не могли бы зайти в мастерскую?»

Входим и видим древнего старичка, который через толстые стекла очков разглядывает наш злополучный сувенир… Как же у него дрожат руки! Ясное дело: это ему кричали на ухо мастера куда моложе его по возрасту.

И вдруг он уважительно, с подчеркнутой любезностью говорит:

– В наше время, поверьте, это такая редкость! Вы пользуетесь моим любимым готическим шрифтом. Я просто обязан помочь вам. Обязан…